Прежде чем вы приступите к чтению письма, хотелось бы рассказать про дальнейшую судьбу Ростопчина. Имущества в Москве сгорело на 320 млн рублей. После освобождения правительство выделило 2 млн рублей в качестве пособий пострадавшим и еще 5 млн на ремонт строений, что не понравилось горожанам, потерявшим все. В 1814 г. под нажимом недовольных москвичей Ростопчин подал в отставку и уехал в Санкт-Петербург. Там он столкнулся с еще более враждебным отношением, решил, что неблагодарные соотечественники не оценили его патриотизм, уехал в Карлсбад для лечения геморроя, оттуда в Париж и весело зажил в ненавистной ему Европе. Представлял себя русским национальным героем, в этом качестве даже удостоился аудиенций английского и прусского королей. Мемуарист Филипп Вигель, лично знавший Ростопчина, пишет: «Не уважая и не любя французов, известный их враг в 1812 г., жил безопасно между ними, забавлялся их легкомыслием, прислушивался к народным толкам, все замечал, все записывал и со стороны собирал сведения. Жаль только, что, совершенно отказавшись от честолюбия, он предавался забавам, неприличным его летам и высокому званию». Сын Ростопчина вел еще более разгульную жизнь в Париже, попал даже в долговую тюрьму. Жена и дочери генерала-патриота приняли католичество. Спустя восемь лет по семейным обстоятельствам Ростопчин был вынужден вернуться в Россию. Обиженный на неблагодарный народ, он окончательно ушел со всех постов (живя в Париже, номинально оставался членом государственного совета) и вскоре скончался. В памяти народной его имя стерлось, осталось только «сожжение Москвы Наполеоном» и безответный вопрос Лермонтова, по какой цене «Москва, спаленная пожаром, французу отдана».
Мой брат.
Узнав, что брат министра Вашего Императорского Величества из Касселя находится в Москве, я призвал его и беседовал с ним некоторое время. Я просил его отправиться к Вашему Императорскому Величеству и сообщить Вам мои взгляды.
Чудный и роскошный город Москва больше не существует: Ростопчин сжег его. Четыреста поджигателей были схвачены на месте преступления и все они заявили, что поджигали по приказанию губернатора и директора полиции: их всех расстреляли. Теперь огонь как будто бы стих. Три четверти домов сожжено, осталась только четверть. Такое поведение жестоко и бесцельно. Имеет ли оно целью лишить нас провианта, но провиант находился в погребах, до которых не достиг огонь.
Но кроме того, как погубить один из красивейших городов мира и работу стольких столетий, чтобы достигнуть таких <слабых результатов>. Это тактика, которой держались со Смоленска и которая разорила шестьсот тысяч семейств. Городские обозы были сломаны или увезены, часть оружий в арсенале даны грабителям, что заставило сделать несколько пушечных выстрелов по Кремлю, чтобы их оттуда выселить. Гуманность, интересы Вашего Императорского Величества и интересы этого народа заставили судьбу передать его на хранение мне, так как он был покинут армией; но там надо было оставить администрацию, чиновников и полицию.
Таким образом поступили в Вене два раза, в Берлине и в Мадриде; также поступили и мы в Милане при вступлении туда Суворова. Пожары поощряют грабительство солдат, когда они спасают имущество от огня. Если бы я предполагал, что подобные вещи делаются по приказанию Вашего Величества, я бы не стал писать этого письма, но считаю невозможным, что с Вашими принципами, Вашим сердцем и прямотой Ваших взглядов Вы приказали такия безумства недостойные Великого Государя и великой нации. В то время, как увозили из Москвы пожарные обозы, в ней оставили 150 пушек, 60 000 новых ружей, 6000 патронов пушечных, более четырехсот фунтов пороха, триста фентов селитры, столько же серы и т. д.
Я вел войну с Вашим Императорским Величеством без вражды. Записка от Вас перед и после последнего сражения остановила бы мое наступление; и я желал бы иметь возможность принести Вам в жертву это мое преимущество.
Если Ваше Величество сохранило еще какие-нибудь остатки своих прежних дружественных чувств, то примите дружески это письмо.
В общем Вы можете только быть довольны, что я Вам даю отчет о состоянии Москвы. После всего вышеизложенного я прошу Бога, мой Брат, чтобы он принял под Свое святое покровительство Ваше Императорское Величество.
Добрый брат Наполеон
Милостивый государь Николай Иванович!