Написано для районного партийного собрания

И когда мы ушли, установилась новая тирания, к прежней тирании прибавилась еще и тирания чужеземцев. В краю шахт изнурительный труд стал вдвойне горек, потому что силы, похищенные у человека, отныне шли на то, чтобы отдавать черный алмаз врагу человечества, врагу Франции. И тогда все героическое наследие шахтеров — их упорство, дух суровой решимости, бесценный эпос боевых традиций, традиция забастовок, все, что впитали их разум, их сердце и мускулы, дало необычайную и грозную жатву.

В то время когда по всей Франции лишь одиночки понимали исторический смысл событий и готовились к борьбе, здесь, в «Черной Индии», среди развалин, оставленных войной, в глубоких штольнях, в недрах земли горняки Севера и Па-де-Кале первыми перевели всенародную задачу на свой собственный язык и в самую черную для Франции пору выступили в защиту человеческого достоинства…

Когда несколько месяцев назад в Лилле мне сказали, что я могу спуститься в любую шахту, по своему выбору, стоит лишь позвонить по телефону в комитет профсоюза шахтеров Па-де-Кале, я попросил разрешения спуститься в шахту № 7 Дурж-Даомэ. Мне сказали, что я выбрал неудачно, что это не слишком интересная шахта, и притом там в этот вечер идет работа… Но я настоял на своем. И по тому, как горячо встретили нас в Энен-Льетаре представители муниципалитета, профсоюзные деятели и шахтные инженеры, я увидел, что был прав, когда настаивал. Да, их взволновало до глубины души, что человек из Парижа — неважно, я или другой — пожелал спуститься именно в седьмую Дуржскую. Потому что седьмая Дуржская…

Здесь, на этой шахте, уже в декабре 1940 года вспыхнули первые забастовки, направленные против оккупантов. Здесь, на этой шахте, в мае 1941 года началась большая забастовка, окончившаяся победой рабочих. Поговорите с людьми, которые участвовали в этих забастовках, с людьми, которые противопоставили бошам все свое мужество и всю волю, вооружились в борьбе против внешнего врага традициями борьбы с врагом классовым, и тогда вы поймете, что такое гордость. На седьмой Дуржской я встретил шахтеров, которые были товарищами Шарля Дебаржа. Ибо в этом краю над всеми копрами и терриконами возвышается ныне образ героя, о котором Франция слишком мало говорит, которого она почти не знает,— нового Дюгесклена[8], нового Верцингеторикса[9]. Это—шахтер Шарль Дебарж.

Весь эпос шахтерского края, все, о чем поют и чем вдохновляются мужчины и женщины в этом угольном аду, воплощено в образе Шарля Дебаржа, коммуниста, организатора франтиреров и партизан Севера и Па-де-Кале. Он был одним из них, одним из детей, для которых большая честь — доесть крошки хлеба, принесенные шахтером из недр земли. Одним из тех, кого когда-то баюкали песенкой о малыше Кенкене и кто видел, как матери возвращались домой от ворот шахты, окруженной скорбными толпами в дни катастроф… Одним из тех, для кого забастовка — высокий нравственный закон… Шарль Дебарж в апреле был возвращен из армии как квалифицированный шахтер и тотчас же терпеливо, не думая об опасности, стал восстанавливать партийные связи, затем вовлекать в подпольную работу всех, кто ему верил, и уже в мае — июне создал здесь условия для вооруженной борьбы с бошами. Шарль Дебарж и его соратники… Со времен героев, воспетых в старинных преданьях, не было во Франции людей, о которых слагалось бы столько легенд. Надо слышать, как говорят о них оставшиеся в живых. Они рассказывают о том, как — граната в кармане — ходили по шахтам Дебарж и его товарищи, и глаза их сияют на черных от угольной пыли лицах.

Здесь, на седьмой Дуржской, зародилось массовое сопротивление оккупантам, перекинувшееся затем на другие шахты. Здесь, на седьмой Дуржской, оружие забастовки впервые изменило свой смысл и стало оружием национальным. Итак, во имя своей чести и гордости шахтеры вели теперь прежними средствами новую борьбу. И без сомнения, они сознавали, что, хоть она и кажется иной,— это все та же прежняя борьба, они знали, что настал час, когда национальная борьба есть логическое завершение борьбы классовой.

Без сомнения, они не могли не понять это. Дебаржа больше нет. Он был убит после двух лет грандиозной, поистине эпической борьбы. Но люди, воспитанные им, и прежде всего воспитанные им коммунисты, когда кончилась война, услышали голос другого шахтера, другого коммуниста — Мориса Тореза.

Так вот, я говорил с этими людьми, с людьми, чей героизм и чье достоинство безраздельно связаны с историей мощных забастовок кануна войны, и с забастовками их отцов в начале века, и со славными забастовками последних лет, направленными против оккупантов. Именно эти люди поняли и заставили других понять слова Мориса Тореза, его призыв трудиться не покладая рук, трудиться в любых условиях, трудиться героически — для народа, для того чтобы не страдали от холода французские дети, не умирали старики, для того чтобы безостановочно работали наши заводы и возрождалась наша родина. Оцените это, вдумайтесь, и тогда, быть может, вы хоть немного поймете, что такое человек-коммунист.