Просыпающийся в отдалении лагерь гудел, словно цикады в ветвях дерева у реки, – слишком громко, чтобы сосредоточиться на мыслях, и вместе с тем, стоит лишь привыкнуть к этому шуму, как сразу перестаешь его замечать. «Пусть никто не спит». Женщины и дети, скорее всего, спят. Шлюхи наверняка нет. Только не сегодня.
При мысли о них Йен ощутил подергивание в паху, но тут же забыл об этом. Подумал о Рэйчел – и тоже неохотно постарался забыть о ней.
Он открыл сделанную из ивовой коры коробочку, в которой хранился олений жир, и медленно и сосредоточенно намазал им лицо, грудь и плечи. Обычно он при этом мысленно разговаривал с духами земли и с личными святыми, Михаилом и Брайд. Но сейчас не они владели его мыслями: Йен до сих пор краешком сознания думал о Брианне и сильно ощущал присутствие отца, что сбивало с толку.
Было бы неуважительно отбросить в сторону мысли об отце. Йен перестал натираться жиром и закрыл глаза, пытаясь понять – быть может, отец хочет что-то ему сказать?
– Надеюсь, ты не принес мне весть о моей смерти? – вслух произнес Йен. – Потому что я не собираюсь умирать, по крайней мере до тех пор, пока не возлягу с Рэйчел.
– Что ж, достойная цель, – с иронией произнес голос дяди Джейми, и Йен распахнул глаза.
Дядя стоял в одной рубашке среди колышущихся ветвей плакучей ивы.
– Почему ты не в мундире, дядя? – спросил Йен, хотя его сердце билось, словно у испуганного мышонка. – Генералу Вашингтону это не понравится.
Вашингтон – ярый приверженец мундира. В его понимании офицеры обязаны быть одеты должным образом в любое время суток. Он говорил, что Континентальную армию не воспримут всерьез, если ее солдаты выйдут на поле боя, выглядя и ведя себя, словно вооруженный сброд.
– Прости, что помешал, Йен, – отойдя от ивы, сказал дядя Джейми. Луна уже почти села, и дядя с голыми ногами и в белой рубахе походил на призрака. – С кем ты разговаривал?
– С отцом. Он был… в моей голове, понимаешь? То есть, я часто о нем думаю, но не часто ощущаю его со мной. Вот я и подумал, будто он пришел сказать, что я умру сегодня.
Джейми кивнул, ничуть не удивляясь.
– Вряд ли это так. Наносишь свою раскраску, да? Готовишься, я хочу сказать.
– Ну да, как раз собирался. Не хочешь… – Йен докончил фразу жестом, но Джейми и так все понял.
– Хотелось бы. Но если я появлюсь перед войском в мундире и в боевой раскраске, генерал Вашингтон подвесит меня за большие пальцы ног и высечет.
Йен насмешливо фыркнул, зачерпнул двумя пальцами красную охру и принялся втирать ее в грудь.
– А что ты здесь делаешь, да еще в одной рубашке?
– Моюсь, – ответил Джейми тоном, предполагающим, что это не все. – И… разговариваю с мертвыми.
– Хм. А с кем именно?
– С дядей Дугалом и Муртагом, моим крестным. Именно их двоих мне хотелось бы видеть рядом с собой в битве. – Джейми пожал плечами. – Перед боем я всегда стараюсь улучить минутку и уединиться. Помыться, немного помолиться… и спросить, пойдут ли они со мной в битву.
Йена это заинтересовало. Он не встречал их – они оба умерли в битве при Каллодене, – но много слышал о них.
– Они были хорошими воинами, – сказал Йен. – А моего отца ты тоже просишь? Ну, пойти с тобой? Может, поэтому он сейчас рядом?
Удивленный Джейми резко повернулся к Йену. Затем расслабился и покачал головой.
– Мне никогда не приходилось спрашивать Йена-старшего, – тихо сказал он и указал в темноту за правым плечом. – Он всегда… со мной.
У Йена защипало глаза и перехватило дыхание. Впрочем, сейчас темно, никто не увидит. Кашлянув, он взял маленькую мисочку с краской и спросил:
– Поможешь мне?
– Что? Ах да, конечно. Что и где нарисовать?
– Красную линию поперек лба и черные точки – на подбородке. – Он провел пальцем по точкам, вытатуированным на его скулах. – Черный означает силу, так ведь? Он говорит, что ты воин. А желтый означает, что ты не боишься умереть.
– Вот как. Ты будешь сегодня наносить желтую краску?
– Нет, – ответил Йен с улыбкой в голосе, и Джейми рассмеялся.
Хмыкнув, он меховой кисточкой нанес узор, потом подправил его пальцем. Йен закрыл глаза, ощущая, как становится сильнее с каждым прикосновением.
– Ты обычно делаешь это сам? Сложно без зеркала, наверное.
– Чаще всего сам. Иногда мы с братьями-могавками помогаем друг другу. Когда должно случиться что-то важное – большой набег или война с кем-нибуд, – нас раскрашивает шаман, да еще и поет при этом.
– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я тебе пел? – пробормотал дядя. – То есть я, конечно, могу попробовать, но…
– Спасибо, как-нибудь обойдусь.
Черная краска на нижнюю часть лица, красная – на лоб, зеленая полоса ляжет вдоль татуировок, от уха до уха, прямо через нос…
Йен посмотрел на блюдца с краской. Белый было хорошо видно, и он указал на него.
– Дядя, ты можешь нарисовать мне на лбу маленькую белую стрелу? – Йен слева направо провел пальцем по лбу, указывая, где именно.
– Конечно. – Джейми склонился над красками и пошевелил пальцами. – Ты, кажется, говорил мне как-то, что белый – это цвет мирных намерений?