Напиши мне про любовь

— Тебе напомнить, кто был четвертым? — Следом за хозяйкой Жаклин прошла в холл. Чудесную старинную мебель покрывал толстый слой пыли, а в лиможской люстре тускло мерцала единственная лампочка — остальные перегорели.

— Пиво будешь? Или, может, еще чего-нибудь? — радушно предложила Бетси.

— Нет, спасибо. Я на минутку, поговорить.

— Тогда пошли наверх. Хочу тебе кое-что показать.

— Честно говоря, я удивлена, что ты по-прежнему здесь обитаешь. — Жаклин брезгливо отдернула руку от липких перил. — Почему не снимешь квартирку в Виллидже или еще где?

— Веришь или нет, но здесь дешевле. Все расходы оплачивает страховой фонд. А значит, большую часть своих доходов я могу отдавать ЖОПСам и прочим организациям, в которых состою. Если бы я переехала, пришлось бы платить за квартиру. Знаешь, сколько стоит жилье на Манхэттене?

— Так этот дом не твой? — заинтересовалась Жаклин.

— Мой, конечно. Но продать его я не могу. — Бетси хмыкнула. — Мама с папой были невысокого мнения о моем благоразумии, не говоря уже о политических взглядах. Свободных денег у меня нет, капиталом управляют разные фонды. Да так оно, пожалуй, и к лучшему. Возиться с деньгами — это такая тоска, правда?

— Не знаю, — печально отозвалась Жаклин.

Распахнув дверь, Бетси провела гостью в спальню — скромную, если не сказать аскетичную. Мебель, вероятно, перетащили сюда с чердака, где в былые времена обитала какая-нибудь горничная. Железная кровать, дешевый сосновый комод, два стула, стол, самодельные книжные стеллажи, забитые книгами в бумажных переплетах, — вот и вся обстановка. Ах да, еще голый пол. Жаклин не знала, грустить или злиться, — похоже, эмоциональное развитие Бетси остановилось в шестидесятые годы.

Но тут Бетси достала кое-что из стенного шкафа, и Жаклин застыла, приоткрыв от изумления рот. Не часто ее заставали врасплох.

Бетси держала наряд в высоко поднятых руках, чтобы подол не касался пыльного пола.

В сравнении с туалетом, созданным Лори для Валери Валентайн, одеяние казалось почти простеньким. Однако блуза из гофрированного шелка и прямая юбка не оставляли сомнений в имени модельера.

— Фортуни! — восхищенно выдохнула Жаклин. — В Институте костюма я видела нечто подобное, правда коралловое, а не бирюзовое, но...

— Знаю, сама вчера вечером видела. А потом вспомнила, что у мамы было такое. Пришла домой и вырыла его с самого дна сундука на чердаке. Сорок лет пролежало скомканным, а можно подумать, будто только что из чистки-утюжки.

— Эти чудесные складки — один из фирменных знаков Фортуни.

Когда совсем недавно Жаклин восхищалась копией творения Уорта, то всего лишь оценила по достоинству мастерство художника. Но чувство, овладевшее ею сейчас, можно было назвать жаждой — нет, скорее вожделением. А как божественно это платье смотрелось бы на ней! Жаклин помнила мать Бетси — красивую женщину, обладавшую безукоризненным вкусом; неряшливая одежда дочери доводила ее до безумия. Миссис Маркхэм была примерно одного роста с Жаклин. А этот цвет, на фоне ее огненно-рыжих волос, будет просто...

Жаклин судорожно сглотнула:

— Сколько ты за него хочешь?

— Я не собираюсь продавать мамины вещи! — Бетси явно была шокирована. — Вообще-то я решила надеть его сегодня на бал. Что скажешь?

И приложила к себе платье.

Жаклин покосилась на массивную бронзовую этажерку со стопкой любовно-исторических романов и невольно задалась вопросом, случалось ли кому-то убивать из-за платья. Юбка от Фортуни была длинновата Бетси — подол волочился по полу. Ее мальчишеская фигурка хорошо впишется в строгие линии, но эти общипанные седые космы и костлявые веснушчатые руки...

Усилием воли она отогнала фривольные мысли и сосредоточилась на серьезных делах, с которыми и пришла.

— Не знала, что ты собралась на бал.

— Да вот, подумала — почему бы не сходить? Правда, кавалера у меня нет. Попросила было О'Брайена, но он сказал, что занят. А как насчет твоего дружка профессора?

— Он будет с Джин. — Жаклин присела на кровать. Оба стула были заняты — на одном валялись драные джинсы, на другом — бюллетени, призывающие присоединиться к маршу протеста в Вашингтон с неясными целями.

— Черт. Ну и ладно. Слушай, а что, если я пойду с тобой? Мы и раньше так делали.

Жаклин взвесила все «за» и «против». В обеих чашах весов присутствовала реакция О'Брайена на компанию Бетси. Поразмыслив, она решила — так ему и надо, а вслух сказала:

— Отлично. Приходи в отель в полвосьмого, там и оденемся. И вот еще что...

— Да? — Бетси пыталась разглядеть себя в маленьком зеркальце над комодом.

— Не делай ничего с платьем, пока я не увижу его на тебе, — взмолилась Жаклин. — Я сама все подгоню. Не вздумай даже торчащую ниточку отрезать. Обещаешь?

— О'кей.

Жаклин облегченно вздохнула. Бетси была человеком слова. Хотя в принципе вполне могла взять ножницы и обрезать бесценную ткань по колено, если в мешалась. При этой мысли Жаклин содрогнулась.

Наблюдая, как Бетси приседает и изгибается в тщетных попытках обозреть целиком свою фигуру в зеркальце площадью шесть квадратных дюймов, она заметила: