Напиток любви

— Ваши родители в Дании? — Вдруг спросил мужчина Олю.

— Да, — ответила молодая женщина.

— Дания так Дания, — задумался Александр, которому было явно не охота в Париж после такого времяпровождения с новой избранницей сердца.

Ольга скромно обняла мужчину, который посмеялся над робкой своей любовницы…

…Беатриса, подруга Путилина, не заставила себя долго ждать. Женщина подошла к детективу и попросила взять его под руку. Ревенко засмеялся, и порывался было уйти. Но Беатриса ловко взяла обоих мужчин на себя, и они пошли в другую сторону — чтобы не мешать Петровской и Бельскому.

— Певцы. — Сказал Путилин, покосившись на Бельского.

— Да? — Вытянула шею Беатриса так, что она чуть было не хрустнула в одном месте. — Что ж Вы раньше не сказали? Нужно было брать автограф!

— Он с ней,… — покраснел Путилин.

— Ну договаривайте, — засмеялся Ревенко. — Назвался груздём…

— Ой! — Поняла Беатриса, тоже слегка покраснев. — Дальше не надо. Дальше совсем неприлично.

Ревенко засмеялся ещё громче, может, и Александр слышал: Путилин заметил, что певец обернулся, обняв Ольгу ещё нежнее.

— Сплетники. — Шепнул мужчина девушке. И получил поцелуй в щёку.

Учительница Беатриса Фёдоровна радовалась присутствию двух кавалеров в её жизни.

когда пары разошлись, на берег вышла императрица Мария Фёдоровна. Уже почти год как её сына Николая не было в живых. Горю матери не было предела.

А ведь у неё был шанс спасти хотя бы внучку Анастасию! Почему же Николай так был твёрд на своём и не захотел уехать с ней в Крым? Они бы спаслись… а власть… да кому нужна эта переходящая из рук в руки власть? Несчастный Николай был бы просто её сыном. У них была бы большая семья. Ещё и Оленька вышла замуж за Николая Куликовского. У них подрастал сынок, её внук. Сейчас бы девочки Никкса повыходили все замуж за славных солдат первой мировой войны…

Мария Фёдоровна застыла на южном берегу Крыма. Ветер освежал её лицо, в сердце зияла боль за детей, а в голове звучал вопрос почему-то на французском: "Porque?".

Александру Аникину

Александру Аникину

“И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай. (Откр 6:5–6)”

9 мая 1925 года.

Феликс Эдмундович повернулся к окну. Вечерело. Небо окрасил ярко-розовый закат. Это уже был мир без Савинкова.

"Да уж, прожил Савинков скандальную жизнь, и также мутно и скандально её окончил! Но сколько шуму! Может, его и правда нужно было отпустить?". — Подумал про себя Феликс. Шум вокруг противника его раздражал. Он поехал в ресторан — говорили о Савинкове, даже не дали послушать музыку. Поехал в театр, на оперетту — тоже самое. Феликс вышел из театра перед вторым действием и вдохнул в себя прекрасный майский воздух. 9 мая 1925 года. Пахла сирень. Призрак ещё долго будет являться после смерти. Дзержинскому было неприятно. "Где окровавленная тень ко мне являлась каждый день"… — почему-то ему вспомнились слова Онегина из оперы Чайковского "Евгений Онегин" и тут же рефреном в голове отозвалась музыка: "Нет, нет…" это когда он подумал, а был ли смысл спасать Бориса Викторовича? Ну да, выпусти его, он бы их всех перевешал. Это на суде он вёл себя как агнец Божий. Феликс Эдмундович выехал в Царицыно, где за несколько дней до смерти отдыхал Савинков. Его привезли на дорогую дачу. Он побродил по парку. Наверное, что-то вспомнил и попросил спешно его увести. К вечеру Савинков объяснил, что это, мол, от боязни открытых пространств. Хотя, возможно, ему померещилась тень Сергея. Одной из последних записей в дневнике Савинкова было: "Я бы служил советам верой и правдой, и это ясно, это во-первых. Во-вторых, моё освобождение примирило бы с советами многих. Ну на самом деле почему же меня не расстреляли?".

Савинкова арестовали 23–25 августа. И был назначен суд с председателем во главе.

Председатель:

Признаёте ли Вы себя виновным в том, что с октября 1917 года до ареста в августе 1924 вели борьбу с большевиками?

Савинков отвечал: "да, признаю".

Председатель задал следующий вопрос: "Какими методами Вы пользовались в этой борьбе и в 1918 году?".

Савинков: Наша организация носила характер боевой организации. Нашей целью были восстания в Ярославле, Муроме, Рыбинске, и мы использовали любые методы борьбы вплоть до террора.

В зале суда пошёл шёпоток. Председатель объявил перерыв. Савинков чувствовал, как с него градом бежал пот. Ему кто-то дал голубой платок. Он вытер пот, и попросил кофе. Выпив кофе, который уже остыл, Борис после ряда тяжёлых для него вопросов, сказал:

— Граждане судьи! Расстреляйте меня! Я жизнью не дорожу….

Феликс Эдмундович перекрестился.

— Оля, — крикнул он женщине, что приходила ему помогать с уборкой, — принеси мне кофе. И да, когда я лягу спать, пожалуйста, не выключай свет. Я боюсь привидений.

Оля принесла кофе, и когда Феликс бросил читать очередную газету, просто ушла домой, оставив свет включённым.