Напиток мексиканских богов

– Вернитесь в палату, не мешайте работать! – строго сказала докторша, когда Анечка сунулась в ординаторскую, где медички по случаю дня рождения одной из них пили чай с тортом, сплетничали и неискренне желали имениннице счастья в личной жизни.

Анечке не повезло: в отделении подобрался сугубо женский коллектив со скверной сексуальной кармой. Заведующая Лизанькова в молодости не захотела сдерживать свой кавалерийский наскок на медицинскую науку брачными узами и к пятидесяти годам превратилась в никому не интересную старую клячу с сутулой спиной и ножками тоненькими как спички. Врачи первой категории Сушкина и Мамичева по одному разу сходили замуж, но в браке счастливы не были, а в разводе и вовсе захирели. Врача Воронцову томила затяжная и бесперспективная связь с отцом троих детей, женатым на другой женщине. На страшненькую как смертный грех ординаторшу Сидорову мужчины и вовсе не смотрели. Медсестрам и санитаркам также повально не везло с личной жизнью и сердечными делами. В этом отчасти был виноват злой рок, а отчасти – заведующая отделением. Обделенная мужской лаской Лизанькова вела кадровую политику в стиле «сам не гам и другим не дам», принимая на работу исключительно несимпатичных особ. Размещенная в холле галерея фотопортретов «Гордость нашего отделения» по впечатлению, производимому ею на неподготовленного зрителя, могла поспорить с петровской Кунсткамерой заспиртованных уродцев.

Несомненная красавица Королева вызвала у всего медицинского коллектива отделения активную антипатию. Ее до крайности усугубило участие, которое имел неосторожность проявить к прекрасной Анне профессор Лебедев – шикарный мужчина и великолепный специалист, за отдельную плату наблюдающий некоторых состоятельных пациентов. Это он распорядился поместить Королеву в двухместную палату повышенной комфортности, помешав завистливой Лизаньковой определить красавицу в обычную казарму на восемь хворых персон. К несчастью для Анны Королевой, великодушный профессор улетел на симпозиум в далекую Японию, оставив красивую и беспомощную пациентку на произвол ревнивых лекариц. Уяснив, что Анна рвется кому-то позвонить, они не сговариваясь перекрыли ей всякий доступ к телефонной линии и теперь с глубоким удовлетворением судачили о том, что «этой Королевой из четвертой палаты надо было родиться не красивой, а счастливой, потому как с лица воды не пить, и что-то не видно, чтобы у нее был свой мужик, потому что если бы он был, то уже пришел бы навестить свою кралю, а никто не идет, ну, значит, она хоть и красивая, а стерва, сама заслужила, так ей и надо!».

Анечка не была ни стервой, ни дурой. Она поняла, что стала жертвой неблагородного женского заговора уже тогда, когда плоскогрудая, сухая и твердая медсестра Марина, именуемая пациентами Железным Дровосеком, решительно пресекла ее попытку выйти в коридор и со словами:

– А ну, застегнись, и марш в постель! – собственноручно заколола расползающийся на Анечкиной высокой груди вырез больничной сорочки огромной булавкой.

После этого все свои надежды на установление связи с внешним миром Анна возложила на соседку по палате Лилию Михайловну. Однако ей и тут не посчастливилось! Лилия Михайловна, почти безвылазно пребывающая в кровати, болела со вкусом и очень раздражалась необходимостью терпеть присутствие соседки по палате. Производимые Анечкой звуки мешали Лильмихалне спать, запах больничной каши, принесенной Анечке, отбивал у Лильмихалны аппетит, а сквозняк из открытой Анечкой форточки и вовсе грозил унести Лильмихалну в могилу. Представляя, как Лильмихална, трепеща оборками и кружевами, улетает на крыльях ветра в лучший из миров, Анечка отдыхала душой. Ей уже не раз хотелось подсобить попутному ветру, который мог и надорваться, поднимая пятипудовую тетку.

У капризной, сварливой и эгоистичной Лильмихалны имелось только одно достоинство – мобильник. Как и все ее вещи, он был красивым, модным и дорогим. Именно по этой причине вредная Лильмихална не позволяла Анечке пользоваться своим телефоном.

– Милочка, поймите, аппарат абсолютно новый, я купила его совсем недавно и сама еще толком не разобралась, как им пользоваться! – неискренне улыбаясь и демонстрируя превосходные вставные зубы, сказала противная баба. – Такой сложный, дорогой прибор! Я очень боюсь что-нибудь в нем испортить. Воспользуйтесь телефоном в ординаторской, я уверена, наши милые врачи вам не откажут.

Милые врачи ни в чем не отказывали самой Лильмихалне, похожей на бегемота, наряженного женщиной. Фотография Лильмихалны была бы весьма уместна на стенде страхолюдных гордостей отделения. Умная Анечка поняла, что соседка по отделению находится по другую сторону баррикады, и перешла от открытого сопротивления к партизанским действиям. Свой священный мобильник соседка прятала под подушкой, и Анечка не упустила момент, когда Лильмихална вылезла из постели для очередного похода в клозет.