Наполеон

Вначале почти вся немецкая интеллигенция приветствовала Бонапарта как героя. В глазах поэтов он был воплощением романтического духа настоящего авантюризма. Другие видели в нем олицетворение всемогущего просвещенного государства, этот идеал очень привлекал многих мыслителей, среди которых был молодой философ Гегель, чье преклонение перед мощью государства открыло дорогу милитаристской Пруссии Бисмарка и еще более зловещему третьему рейху Адольфа Гитлера. Гегель вышел на улицу и с непокрытой головой встречал триумфально въезжавшего в город Бонапарта; он продолжал льстиво аплодировать Наполеону даже после того, как французские солдаты отобрали у него имущество. Позже, когда мнение немцев относительно Бонапарта кардинально изменилось, Гегель, который страстно желал любой ценой стать профессором философии в Берлинском университете, отрекся от своей приверженности к французской civilisation и вместо нее стал превозносить германскую Kultur. Можно сказать, что он влюбился в бонапартизм, исходя из неверных предпосылок, и отверг его по столь же неверным причинам.

Совсем иначе относился к Бонапарту Бетховен, работая над своей Третьей симфонией – колоссальным произведением, которому суждено было навсегда разбить устоявшуюся симфоническую форму. Его друг, Фердинанд Рис, свидетельствовал: «В этой симфонии Бетховен представлял Бонапарта, но в тот период, когда тот был первым консулом. Бетховен очень уважал его в то время [1804] и отождествлял с консулами древнего Рима. Я… видел копию партитуры на его столе, на самой верхней строчке которой было написано “Бонапарт”, а внизу подпись “Луиджи ван Бетховен”, и больше ни слова… Я был первый, кто принес ему весть о том, что Бонапарт провозгласил себя императором. Услышав это, композитор пришел в ярость и в гневе закричал: “Значит, он тоже не лучше всех остальных? Теперь он тоже станет попирать права человека и будет потакать своим амбициям. Он возвысится над другими и превратится в тирана”. Бетховен подошел к столу, взял титульный лист своей симфонии, разорвал его пополам и бросил на пол».

Другие знаменитые мастера Германии отнеслись к Бонапарту более настороженно, а после – с таким же презрением. На весьма зрелищной встрече монархов в Эрфурте в 1808 году[19] присутствовал Гете – выдающийся писатель Германии и влиятельная фигура правительства маленького государства Райнланд. Это была встреча высших лиц, и она должна была произвести впечатление. Дворец, занятый императором, был обставлен французской мебелью, которую доставили на сотне повозок, с савоннерийскими гобеленами, обюссонскими коврами, севрским фарфором, золотом и серебром, с целым штатом французских поваров, горами паштетов, сыров, окороков, трюфелей и ящиками с выдержанными бордо и шампанскими винами. Все правители, кроме царя, должны были собраться в назначенное время, чтобы приветствовать входящего императора: мужчинам полагалось встать и поклониться, а дамам – присесть в глубоком реверансе. Важные персоны – от князей и кардиналов до литераторов – ожидали, пока взгляд императора упадет на них. Бонапарт объявил, что Кассель будет новой столицей Германии. Иоганн фон Мюллер, крупнейший немецкий историк, должен был отслеживать малейшие детали и писать биографию Наполеона (как он уже написал биографию Фридриха Великого). Гримм должен был стать придворным библиотекарем, а Бетховен – придворным музыкантом. Дальнейшие распоряжения должны были объявить позже. (Мало что из объявленного было выполнено.) Потом взгляд Бонапарта остановился на Гете, и поэта пригласили на аудиенцию.