Наполеон

Итальянцы с самого начала испытывали смешанные чувства по отношению к Бонапарту. С одной стороны, они приветствовали этот бич оккупировавшей их Австрии как своего освободителя. Поэтому Бонапарт был особенно популярен в Ломбардии. В Папской области, хуже всего управляемой части Италии, его считали человеком, который хоть и защитил церковь от революционных преследований, но ограничил ее политическую власть. В Неаполе же бонапартизм изначально считали предпочтительней власти Бурбонов. Зять Бонапарта Мюрат, который был женат на Каролине, сестре Наполеона, был благосклонно воспринят в качестве короля-ставленника императора. Мало кто в то время сожалел о том, что Наполеон уничтожил правление рыцарского ордена на Мальте или упорно цеплявшуюся за власть старую олигархию в Венеции.

На самом деле многие считали его итальянцем. Бонапарт и сам хвалился: «Благодаря моему происхождению все итальянцы видят во мне соотечественника!» Он рассказывал, что когда его сестра Полина получила предложение руки и сердца от князя старинного итальянского дома Боргезе, итальянцы сказали: «Да, эта партия подойдет, это наши, это одна из наших семей». И когда Бонапарт велел папе римскому приехать в Париж на церемонию коронации, итальянская партия в окружении папы взяла верх над австрийской партией и уговорила его принять приглашение. Аргументы были следующими: «В конце концов, мы посадим итальянскую семью править этими варварами. Эта наша месть галлам».

Но вскоре это обернулось для них плохой шуткой. Две принцессы из семьи Бонапартов были весьма популярны: Каролина своей благотворительной заботой о несметном количестве бедняков Неаполя, а Полина – своими эксцентричными шалостями. Самая красивая из сестер, она была гордой и бесстыдной и любила демонстрировать свое тело. Раз в неделю она устраивала la cérémonie des pieds, во время которых ее служанки мыли и посыпали тальком ее очаровательные миниатюрные ножки в присутствии пожирающих ее жадными взглядами мужчин-аристократов, а иногда и какого-нибудь кардинала. Она также велела Канове, лучшему скульптору Европы, который отличался пуританскими взглядами, ваять ее скульптуру обнаженной до талии, возлежащей на ложе (он отказался ваять ее полностью обнаженной, как она того хотела). В этом ложе был механизм, который поворачивал тело вокруг оси, чтобы можно было видеть его под разными углами. Это стало вечерним развлечением для римского высшего общества.

Но французское правление было продажным, развращенным и грабительским. Французы крали любые ценности, которые «плохо лежали», и многие из тех, что «лежали хорошо». «Варвары» забрали многие лучшие произведения искусства, аргументируя это тем, что итальянцы плохо о них заботятся, мало о них знают и мало ценят. Благодаря усилиям Кановы, в 1815 году при поддержке Каслри и Веллингтона, многие из этих шедевров, включая четырех античных коней Венеции, были возвращены в Италию. Английские войска сдерживали возбужденные толпы парижан, которые хотели помешать репатриации. Но более тысячи бесценных шедевров исчезло в провинциальных французских коллекциях (факт, который противоречит утверждению Бонапарта, что он везет искусство Европы в Лувр, чтобы весь мир смог увидеть его там), они так никогда и не были возвращены в Италию. Деньги крали так же, как и произведения искусства. Триест, по словам очевидца, оставили совершенно пустым. Другие города полностью разграбили. Разнообразные новые королевства или республики, которые создавал Бонапарт в Италии, были плохо продуманы и функционировали, пожалуй, еще менее эффективно и еще жестче, чем те, на смену которым они были созданы. Франция обложила итальянцев непомерными налогами, а тех, кто не платил, считали разбойниками и вешали. Если деревни или города отказывались их выдавать, то вешали мэра. Италия стала местом, где тысячи французов, обычно члены семей маршалов и генералов или других влиятельных персон, могли с легкостью получить высшие административные должности, с большим жалованием и многими попутными привилегиями. А там, где управляли французы, всегда был культурный империализм или расизм, как это теперь называется. К итальянскому языку относились как к варварскому наречию. Так, в Ронколе, в Пармском княжестве, французский чиновник с ухмылкой записал новорожденного Джузеппе Фортунино Франческо Верди Жозефом-Фортуна-Франсуа (Joseph-Fortunin-François). Когда Бонапарт был разгромлен, большинство итальянцев готовы были предпочесть австрийцев, папскую власть, даже Бурбонов, лишь бы не ненавистных французов. Мюрата, который после поражения под Ватерлоо вернулся в Италию, казнили без колебаний.