Наполеон

Она выехала из Парижа — наконец-то! — двадцать шестого июня, то есть восьмого мессидора (возможно, в дороге она получила его письмо, написанное в тот день; письмо, полное горького сарказма, в котором он упрекал жену за то, что в течение месяца получил от своей «прекрасной подруги» всего две записки, по три строчки в каждой). Пока она не торопясь передвигалась от станции к станции, он завоевал Тоскану, захватил Ливорно, где с удовольствием конфисковал товары британских купцов на сумму в несколько миллионов ливров — точной цифры он и сам не знал (до армейской кассы и французского казначейства вся она не добралась: у Саличетти и других комиссаров, этих вороватых мошенников, был зверский аппетит!) Затем ему пришлось съездить во Флоренцию, где великий герцог униженно склонился перед ним, и в папский город Болонью, недавно преобразованный в республику и представлявший теперь значительную угрозу для напуганного Папы, который уже подписал согласие выплатить двадцать один миллион и отдать сотню отобранных комиссарами Республики картин или статуй и пятьсот редких манускриптов. (Но он не лишит Папу престола, как настаивали эти идиоты-атеисты из Директории, а расчётливо сохранит его духовный сан. В один прекрасный день он придёт к согласию с этой высшей властью в той сфере, в которой сила оружия не имеет никакого влияния; во всяком случае, ныне и впредь каждый католик будет невольно симпатизировать ему, как бы ни ненавидел безбожную Французскую Республику). Затем он отправился в Ровербеллу, в штаб своей армии, расположенный между реками Минчо и Адидже. На правом фланге начиналась осада Мантуи — доставка осадной артиллерии из завоёванных крепостей продвигалась слишком медленно, — а на левом фланге войска занимали позиции для оказания сопротивления австрийцам, собиравшимся лавиной обрушиться на них из Тироля. Затем он должен был поехать в Верону, в Порто-Леньяго (он уже был там в день приезда Жозефины в Милан) и обратно в Верону для приведения в порядок этих двух крепостей, для завершения других военных и политических дел и для того, чтобы поиграть в кошки-мышки с вяло негодовавшими венецианцами. (В худшем случае — если Директория не поддержит его — он сможет выкупить свои итальянские владения у австрийцев, отдав им Венецию — Венецианская республика не могла защитить себя, а Австрия — если он захватит у Папы Анкону и сумеет сохранить её для Франции — тоже ничего не могла с ней поделать!) Короче говоря, до сегодняшнего дня ему было некогда съездить к Жозефине.

Его мысли неслись к ней, обгоняя скакавших галопом лошадей. Как она выглядит теперь? В конце концов, они так мало виделись; их короткие встречи были заполнены такими бурными объятиями, а последовавшие после свадьбы два дня — такими суматошными хлопотами, что серьёзно поговорить до его отъезда в Италию им так и не удалось.

Все эти четыре месяца разлуки образ Жозефины не покидал его, но это был скорее идеальный образ, портрет, созданный им самим, нежели реальный характер. Её личность оставалась для Бонапарта загадкой. Она писала ему так нерегулярно, так отрывочно и поверхностно — жаловалась на здоровье или сообщала какие-нибудь милые банальности, ничем не напоминавшие о вулканических взрывах её чувств. Он помнил немного ленивую, томную улыбку, грациозные движения, чарующую музыку её голоса, не мог забыть, как нежно она ласкала его, с каким сладострастием уступала — особенно до женитьбы — его любовным атакам. Подлинная натура Жозефины оставалась скрытой и, как ни странно, ещё более далёкой от него, чем в тот первый вечер, когда он яростно овладел ею, а уж потом обнаружил в этой женщине родственную душу...