«Моя жизнь — сплошной кошмар. Ужасные предчувствия душат меня. Отныне я не живу; я потерял больше чем спокойствие, больше чем счастье, больше чем жизнь: я остался без надежды. Я посылаю к тебе курьера. В Париже он пробудет только четыре часа, а затем повезёт мне твой ответ. Напиши мне страничек десять: это единственное, что сможет утешить меня. Ты больна, ты любишь меня, я огорчил тебя, ты беременна, а я не могу увидеть тебя. Эта мысль не даёт мне покоя. Я был так несправедлив к тебе, что не знаю, как искупить свою вину. Я проклинаю себя за то, что оставил тебя в Париже — ты там заболела. Прости меня, моя подруга; любовь, которую ты внушила мне, лишила меня рассудка, и я никак не могу обрести его вновь. Нельзя излечиться от подобного недуга. Меня одолевают ужасные предчувствия; мне хватило бы просто увидеть тебя, на два часа прижать тебя к моей груди и вместе умереть. Кто заботится о тебе? Мне представляется, что ты послала за Гортензией; я в тысячу раз больше люблю это милое дитя за то, что она хоть немного утешает тебя. Что же касается меня, то я не буду знать утешения, покоя, надежды до тех пор, пока не увижу посланного к тебе курьера, пока в подробном письме ты не объяснишь мне, в чём заключается твоя болезнь и насколько она опасна. Если она действительно опасна — предупреждаю тебя, я немедленно отправлюсь в Париж. Мой приезд излечит тебя. Я всегда был счастливчиком; никогда судьба не сопротивлялась моей воле; но сегодня я сомневаюсь во всём. Жозефина, как ты можешь хранить столь долгое молчание и не писать мне? Твоё последнее письмо от третьего дня этого месяца огорчило меня. И всё же оно всегда у меня В кармане. Я постоянно держу перед глазами твой портрет и твои письма.
Я ничего не могу без тебя. Я едва представляю себе, как существовал, не зная тебя. Ах! Жозефина, если бы ты знала, как тяжело у меня на сердце, неужели ты могла бы оставаться в Париже и с двадцать шестого по шестнадцатое не найти времени, чтобы отправиться в путь? Неужели ты послушалась болтовни коварных подруг, удерживающих тебя вдали от меня? Я готов подозревать всех. Я затаил зло на каждого, кто находится возле тебя. Я подсчитал, что если бы ты отправилась двадцать шестого, то к пятнадцатому уже была бы в Милане.
Жозефина, если ты любишь меня, если считаешь, что путешествие может подорвать твоё здоровье, то побереги себя. Я не отважусь уговаривать тебя ехать в такую даль по такой жаре; если только ты в состоянии выдержать дорогу, то поезжай не торопясь, пиши мне с каждой станции, и пусть твои письма опережают тебя.
Все мои мысли сосредоточены на твоём алькове, на твоей постели, на твоём сердце. Твоя болезнь — вот что занимает меня день и ночь, лишает сна и аппетита, убивает стремление к дружбе, к славе, любовь к своей стране. Есть только ты, а остальной мир для меня не существует — он мог бы совсем исчезнуть. Я дорожу славой только потому, что ты дорожишь ею; дорожу победой, поскольку она доставляет тебе удовольствие; не будь этого, я всё бы бросил ради возможности припасть к твоим ногам.
Иногда я говорю себе: тревога напрасна, её уже вылечили, она уже в пути, она уже в Лионе... Пустые фантазии! Ты лежишь в постели страдающая, ещё более прекрасная, ещё более чарующая, ещё более обожаемая; ты бледна, твои глаза печальны; но тебя вылечат, а если в следующий раз кому-то из нас доведётся заболеть, пусть это буду я! Более грубый, более мужественный, я легче перенесу болезнь. Судьба жестока: она причиняет страдания тебе, а бьёт меня.
Одна мысль иногда утешает меня: судьба может заставить тебя заболеть, но не сможет заставить меня пережить тебя.