Наполеон

Пятого прериаля, уже находясь в Лоди, он получил сообщение, что в Милане, как и предсказывал Сербеллони, после его ухода вспыхнул бунт (к счастью, он оставил в городе только шестьсот мушкетов), а в Павии началось настоящее восстание, к которому примкнули крестьяне окрестных деревень. Тем не менее, он со своей армией продолжал марш на Брешию и добрался до Сончино; там он узнал, что восстание в Павии приняло весьма серьёзный оборот: гарнизон, оставленный им в этом городе, был захвачен повстанцами и, возможно, уже расстрелян. Он тут же поскакал в сторону Кремоны, оставив армию на марше. Прибыв шестого прериаля обратно в Милан и, немного передохнув, он собрал остававшиеся в столице силы, посадил к себе в коляску архиепископа для переговоров с мятежниками, но в Бинаско, на полпути к Павии, повстречал тысячу крестьян, вооружённых в основном косами и вилами. Он немедленно атаковал их, спалил деревню, а несколько сотен бунтовщиков расстрелял. Затем он поехал в Павию и обнаружил её ворота на запоре. Под градом черепицы сорвав ворота с петель, он двинул в город своих гренадеров, освободил гарнизон, безжалостно расстрелял вожаков бунта и отдал Павию на разграбление, проведя всю эту страшную ночь в украшенном мозаикой аббатстве Чертоза. На следующее утро он сам поехал в Павию, где опубликовал прокламацию, которая должна была ужаснуть всю Италию. Затем в полдень седьмого прериаля (двадцать шестого мая) он, промчавшись в экипаже сорок пять миль, присоединился к своей армии в Сончино. Двадцать седьмого он уже был в Брешии. Двадцать девятого Бонапарт оставил Брешию и направился в Кальчинато. Там он сел на коня и повёл свои войска в двадцатимильный ночной поход. На рассвете тридцатого его гренадеры достигли Боргетто; держа мушкеты над головой, они перешли вброд реку Минчо, разбили австрийский центр и, как было задумано, погнали его на север. К рассвету следующего дня, тридцать первого мая, он прекратил преследование разбитых частей Болье на плато Риволи, в горловине долины реки Адидже, и дал им возможность удирать дальше. Таким образом к вечеру восьмого дня после начала этой кампании, если не считать гарнизона, засевшего в окружённой озёрами Мантуе, в Италии не осталось ни одного австрийского солдата. Однако взять Мантую одним ударом так и не удалось. Крепость упорно не желала капитулировать.

Последующие дни были наполнены не менее кипучей деятельностью. Первого июня он был в отбитой у венецианцев Пескьере, где принял посла охваченного паникой Неаполитанского королевства: кавалерия неаполитанцев находилась на службе у Австрии. Третьего июня он направился в Верону, также отвоёванную у Венеции, а затем разместил свою штаб-квартиру в Ровербелле, на полпути между Мантуей и Пескьерой (до падения Мантуи он не собирался перебираться за Минчо). Четвёртого июня он отправился инспектировать осаду Мантуи и участвовать во взятии укреплённого пригорода Сан-Джорджо, разместил там свою осадную артиллерию и той же ночью, проехав в экипаже сорок миль, вернулся в Брешию. Там на следующее утро он подписал временное перемирие с устрашённым Неаполитанским королевством. Из Брешии он отправился в Милан, где принял испанского посла в Риме, представлявшего не менее напуганный Ватикан, территорию которого он уже начал захватывать в Романье: его войска овладели Болоньей. Восьмого он выехал из Милана в Болонью. Бешеным галопом он промчался в карете по древней Виа Эмилиа, проделав сто тридцать миль без остановки (если не считать смену лошадей) и всё это время не переставая работать. На следующий день он возвратился в Милан, откуда снова поехал в Болонью и ровно через сутки вернулся в столицу Ломбардии. Двенадцатого он побывал в Павии. Со вчерашнего дня он находился в Тортоне вместе со своими адъютантами Мюратом и Мармоном. Кроме того, его сопровождал отряд конных «гидов», который он создал для собственной охраны после того, как во время трапезы с Массена и Мармоном в Валледжо в тот самый день, когда была разбита армия Болье, едва не был взят в плен одной из отступавших австрийских частей.

Было две причины его приезда в Тортону: во-первых, встреча с представителем пьемонтского правительства для урегулирования мирного договора между Пьемонтом и Францией; во-вторых, инспекция этой важнейшей крепости, стоявшей на линии его коммуникации с Парижем.

Но в данную минуту, усталый и взволнованный, он мог думать только о Жозефине, которой писал следующее:

«Гражданке Бонапарт, улица Шантерен, № 6, Париж.

Штаб-квартира, Тортона, 26 прериаля.

Год IV Республики, единой и неделимой.