Он ушёл, но осада не ослабевала. Гости столпились вокруг неё, глазея, поздравляя, понуждая действовать дальше. Только она одна может умилостивить великого человека, только она может убедить его воссоздать независимое и целое Польское государство. Затем все исчезли, словно по сигналу. Осталась одна лишь София, которая следовала за ней как тень. Но тут появился Дюрок, который, плотно закрыв дверь, направился к ней по сверкающему паркету. Мария чуть не заплакала. И действительно, у него в руке было письмо. Он присел рядом с ней, взял её руку в свою и шёпотом обратился к ней с такими искренними и нежными мольбами, что она, вырвав руку и закрыв лицо, зарыдала как ребёнок. Слава императора омрачена печалью, и Несколько минут счастья — это всё, что он просит. Тут вмешалась София: твёрдым и резким тоном она заверила, что Мария пойдёт к Наполеону — никто не может сделать большего для него. Мария перестала плакать:
— Никогда!
Тогда София заявила, что она стыдится её, дурной девчонки, что Мария — не полька.
— Вы можете идти, генерал! Я отвечу за неё. Дайте мне письмо.
— Ну, слушай, капризница, — сказала она, когда Дюрок ушёл.
Третье письмо Наполеона было занятней предыдущих. Человек огромных способностей, он теперь надел маску пылко влюблённого. «Бывают мгновения, — писал он, — когда власть становится тяжким бременем». И сегодня для него такой момент. Ей одной дано уничтожить препятствия между ними. О, если бы она это сделала!
«О, придите, придите ко мне! Все ваши желания будут исполнены. Ваше отечество будет мне бесконечно дорого, если вы проявите немного жалости к моему бедному сердцу».
Мария читала и перечитывала эти точно найденные слова. «Ваше отечество»... Он будет милостив к отечеству, если Мария проявит милосердие к нему. Сейчас он писал то, что ранее утверждали все прочие. Следовательно, всё это не такая чепуха, как она полагала! Возможно, что судьба Польши, будущей единой Польши, в её руках. Белый Орёл вновь воспарит над столицей, и это благодаря ей! Какая мечта!
— О, София... — пробормотала она. Но её всё ещё связывали супружеские обеты, порядочность... Она закрыла лицо руками. — О, София, я не могу!
С трудом сдерживая нетерпение, София сказала что-то про провинциальные условности, которые абсолютно не к месту в данной ситуации. Существуют десятки молодых жён, которые с радостью сослужили бы эту службу, если бы возникла такая необходимость — но никто от них этого не требует.
— Какая жалость, что это не я, — сказала София.
— Хорошо, — наконец прошептала жертва. — Делайте со мной что хотите.
Но она не написала ни слова в ответ. София заперла её, и графиня в одиночестве размышляла о своей судьбе. То нечастое и кратковременное внимание, которое уделял ей престарелый граф, оставило её в неведении о том, каким бывает мужчина в порыве страсти. С надеждой она рисовала себе образ нежного императора, который уважает её, понимает её, дружбой и доверием которого она пользуется, который внемлет её молитвам за Польшу и не делает ей зла. Союз двух душ — пленительная мечта!
На следующий день её стерегли и опекали так, словно она была священным животным, предназначенным для жертвенного заклания. Каждый раз, когда неумолимые часы отбивали ещё час, она вздрагивала.
В половине одиннадцатого вечера послышался стук в дверь. Она была в полуобмороке, пока её одевали, накидывали вуаль поверх шляпки, усаживали в карету. Потом её вывели из кареты, поддерживая под локоть, быстро протащили через тайную дверь и помогли подняться по лестнице — всё это без единого слова.
Дверь открылась. В ярком свете перед ней предстал император. Но Золушка не заметила его: она опять плакала, глупышка. Кто-то усадил её в кресло, прекрасный голос нежно с ней заговорил. Но вдруг этот голос произнёс что-то вроде: «Этот ваш старый муж...», «Я так сожалею...» В ответ на эти слова она издала приглушённый крик, вскочила с кресла и бросилась к двери, где остановилась как вкопанная, сотрясаемая приступами рыданий.
Наполеон стоял в недоумении. Это было чем-то новым и непостижимым для него. Кокетка она — или пока ещё столь беспредельно невинна? Актёрствует ли она? Ему так не казалось. Неопытной девочке не под силу так изобразить испуганную лань. Однако она без страха поехала в Брони, чтобы увидеть его. Поэтому он решил, что она здесь по своей воле (он не знал, как сильно на неё давили).
Он ласково усадил её обратно в кресло и попытался успокоить. Поглаживая её руку, он попытался говорить так, чтобы ни одно слово не ранило её. Он сам удивлялся своему терпению. Ни одна женщина до сих пор не обращалась с ним подобным образом; ни от одной из них он бы не потерпел таких слёз и истерики, любая из них давно бы отправилась восвояси. Но ни одна из них, даже сама Жозефина, не пленяла настолько его сердца.
— Моё бедное дитя, я знаю, вы замужем. Расскажите мне об этом. Это было по любви?
Она отрицательно мотнула головой и перестала плакать.
— Вы сделали это ради денег? Во имя дворянского звания? Возможно, вас заставили?
Она наклонила голову.
— Бедное дитя — кто же вас заставил?