Наполеон

Бонапарт подъехал вплотную к воде. Поднявшаяся от дождей река, кружа водоворотами, быстро неслась мимо. Конечно, здесь она была непроходима. Пули пьемонтских стрелков свистели, жужжали над головой, щёлкали рядом.

Ожеро взялся за уздечку его коня.

   — Не лучше ли вам отъехать в безопасное место, генерал? Эти парни плохо стреляют, но не ровен час...

Главнокомандующий презирал опасность. Единственное, что его беспокоило, — это как переправить войска Ожеро на другой берег.

   — Генерал, ещё не отлили ту пулю, которая попадёт в меня! — Он был фанатично убеждён в своей правоте. Со времён Тулона эта отговорка стала для него обычной. — Нужно попытаться найти брод в другом месте. Где-то же через неё можно перебраться? — Он посмотрел вверх, на край плато. Там, невидимый отсюда, Серюрье преследовал пьемонтцев. Как нужен был Ожеро, чтобы довершить это поражение полным разгромом! Вдали, ниже по течению, послышались орудийные выстрелы.

   — Я послал вниз по реке часть своей кавалерии, чтобы она попыталась найти переправу, — сказал Ожеро. — Это их обстреливает пьемонтская батарея. Если уж не сможет переправиться кавалерия, то пехоте это и подавно не удастся.

Со стороны Сан-Микеле донёсся шум возобновившегося боя. Что произошло?

Оставив Ожеро искать переправу, он в волнении поскакал к Серюрье. В чём дело? Пока главнокомандующий ехал назад, шум постепенно утих. Над полем боя воцарилась полная тишина, странная и тревожная.

За Лезеньо его встретил гонец от Серюрье.

Оказалось, что в то время, пока одна из бригад Серюрье закончила захват деревни, солдаты рассеялись по всему Сан-Микеле, занялись грабежом, перепились и начали бесчинствовать «хуже, чем в Дего». Какая-то взятая в плен пьемонтская пехотная часть, видя, что пьяные конвоиры валяются на земле, захватила их оружие и приколола беспомощных солдат штыками. Офицеры быстро построили солдат и атаковали всех, кого встречали на пути. Они освободили других пленных, построились в колонны и пошли в наступление, сея панику среди перепившихся грабителей. Тут собрались с силами пьемонтцы, засевшие на плато. Они нанесли сильный контрудар бригаде, выдвинувшейся вперёд, и сбросили оказавшихся без поддержки французов вниз, в охваченную сумятицей деревню. Там не нашлось и роты, которая могла бы оказать врагу организованное сопротивление. Обе бригады бросились к мостам и опять попали под мушкетные залпы и картечь пьемонтских пушек. Теперь они, полностью деморализованные, вновь оказались на своём берегу реки. Все завоевания сегодняшнего дня были потеряны. Генерал Серюрье приказал передать главнокомандующему, что вести войска в новую атаку сегодня невозможно.

Бонапарт хмуро выслушал эту страшную весть. Поражение... Проклятые мародёры! Как можно воевать, когда под его началом служат не солдаты, а шайка разбойников! Он стиснул зубы. Надо дать им урок. Часть мерзавцев придётся расстрелять без всякой пощады.

Впрочем, едва ли это поможет. Солнце садилось; его последние лучи пробивались сквозь просветы в облаках. Что ж, придётся смириться с этим предательским ударом судьбы, с чудовищной потерей ещё одного дня. Он отправил офицера обратно к Серюрье с приказом вывести дивизию из-под обстрела и вечером лично явиться на совет в Чеву. Подобные же приказы были посланы с адъютантами Массена и Ожеро. В своём рапорте Директории он ничего не сообщит об этой катастрофе и ни словом не обмолвится о ней другим командующим. Никогда не следует приходить в уныние. Так он рассуждал, поворачивая назад, к Лезеньо. Он уже отдал приказ о переводе туда штаба армии. Из Лезеньо будет удобнее руководить завтрашним наступлением.

Шёл одиннадцатый час вечера. Он с тремя командирами дивизий находился в одном из домов Чевы, сидя над разложенной на столе картой. Нависшая над городом крепость по-прежнему оставалась в руках неприятеля, но никаких звуков из неё не доносилось. Рюска договорился с комендантом, что они не будут обстреливать друг друга. Все три генерала были крайне утомлены и расстроены. Ни один из них как следует не ел уже несколько дней (Бонапарт и сам не ел, но это его ничуть не беспокоило). Серюрье и Ожеро поднялись сегодня на рассвете, и для каждого из них день сложился крайне неудачно. Массена, дивизия которого всё ещё стояла в тылу, пришлось проехать много миль по ужасной дороге, чтобы добраться сюда. В тот момент, когда он вошёл, три генерала ожесточённо спорили. Массена присвоил себе транспорт с амуницией; которая предназначалась не только для него. Это подлило масла в огонь. Теперь, сидя вместе с ним за столом, они продолжали ссориться уже вчетвером. Тут тщедушный и измождённый Бонапарт поднялся и властно произнёс: