Наполеон

Ему удалось обмануть старого Болье: тот не двигался с места. Дивизии Серюрье и Массена производили «пугающие манёвры» вблизи Валенцы. Дивизия Ожеро находилась на полпути к Пьяченце. Там она введёт Болье в ещё большее заблуждение и сможет легко передвигаться в любую сторону, как того потребуют обстоятельства. Не вызвав никаких подозрений у австрийцев, новый авангард Даллеманя, вся кавалерия под командованием Кильмэна, заменившего Стенжеля, и дивизия Лагарпа форсированным маршем приближались к Пьяченце. Авангард и кавалерия должны были сегодня днём достичь Кастель-Сан-Джованни, располагавшегося в двенадцати милях от города.

Да, конечно, Пьяченца принадлежала герцогу Пармы, который придерживался Нейтралитета, но Бонапарт предпочитал не Церемониться с этим ничтожным сувереном. По правде говоря (он думал об этом с немалой долей иронии), герцог Вскоре обнаружит, что гостеприимство, невольно оказанное Пармой французским войскам, обойдётся ему неожиданно дорого. В кармане главнокомандующего уже лежал подробный перечень всех богатств Пармы, включая список шедевров картинной галереи самого герцога. (Фейпу, приехавший из Генуи в Тортону, чтобы встретиться с ним, привёз с собой и этот перечень). Как Бонапарт написал Директории, «с этими карликовыми князьками следует обращаться без церемоний — только страх делает их такими честными и вежливыми, если не сказать жалкими».

Улыбаясь, он поделился этим соображением с ехавшим рядом угрюмым Бертье. Они пробирались сквозь заполнившую всю дорогу пехотную колонну. Последние несколько дней Бертье был мрачен. В недавно полученной правительственной депеше Директория поздравляла главнокомандующего с удачно проведёнными операциями, с похвалой отзывалась о нескольких генералах, но ни словом не обмолвилась о Бертье. Начальник штаба, проводивший за работой дни и ночи, чувствовал себя уязвлённым и, как утверждали сплетники, приписывал это отсутствие признания своему командующему, который, как говорят французы, «тянул одеяло на себя». Оставалось только посочувствовать Бертье, которым так несправедливо пренебрегли. Типичная проделка Директории, обожавшей сеять раздор между генералами. Он не намерен мириться с этим. Тем же утром он ответил Директории — даже несколько отодвигаясь в тень, дабы лучи славы упали и на Бертье, — что начальник штаба был во всех сражениях его правой рукой, что он работает ночами напролёт и что «невозможно представить себе большей активности, доброжелательства, мужества и знаний одновременно». В конце ответа он добавил: «Ради восстановления справедливости я передал ему половину тех лестных слов и той благодарности, которую вы выразили в своём послании». О, эти хвастливые парижские жулики, в каждом шаге которых сквозила ревнивая мелочность! Но бедняга Бертье не мог успокоиться. Весь день он провёл в хмуром молчании.

Бонапарт вновь улыбнулся ему.

— Веселей, Бертье! Завтра мы будем у Пьяченцы и форсируем реку! Чудесное местечко эта Пьяченца — я считаю её одним из приятнейших городов Италии. Если пожелаете послать домой хорошую картину, вам будет из чего выбрать. В герцогской галерее есть несколько прекрасных работ Микеланджело и даже шедевр Корреджо «Святой Иероним». Я постараюсь послать всё это в Национальный музей в Париже. Честно говоря, речь идёт о двадцати лучших картинах герцога. Парижане смогут прийти полюбоваться на них и убедиться в том, что мы действительно одерживаем победы! — Он жизнерадостно рассмеялся. Что угодно, только бы вывести Бертье из его мрачного состояния! — После того, что я написал сегодня в Париж, Директория снимет меня и поставит вас на моё место! Святая правда: я не смог бы обойтись без вас. Всемогущий Господь создал вас идеальным начальником штаба!

На уродливом лице Бертье наконец-то появилась улыбка.

   — Спасибо, генерал. Я делаю, что могу. Но достигай мы всего только благодаря вашему гению.

В устах Бертье это значило очень много; он уже давно отказался от своего снисходительного тона.

Бонапарт указал на колокольню, окружённую домами довольно приличного по размерам селения.

   — Это Кастель-Сан-Джованни! То-то обрадуются наши бедняги гренадеры! Кое-кто из них идёт без отдыха уже четырнадцать часов...

На грязной площади этого большого, неряшливого селения, окна которого горели в лучах заходящего солнца, они встретили Даллеманя. Это был высокий, крепко сколоченный мужчина с орлиным носом и выпяченными вперёд толстыми губами. Спокойный и подтянутый, он не отличался гениальностью, но был энергичным боевым командиром. Молодой капитан Буонапарте познакомился с ним ещё во время осады Тулона, когда Даллемань командовал гренадерами. Рядом с генералом стояли два его заместителя, оба гасконцы — маленький, свирепый на вид Ланюсс и невысокий, с весёлым лицом, Ланн, безрассудная храбрость которого сделала его живой легендой. Неграмотный крестьянин, он ничего не знал и умел только одно: бросаться со своим полком на врага.