Наполеон

   — Прошу садиться, господин граф. — Гость проигнорировал приглашение и остался стоять. — Сегодня рано утром я дал вам знать, что ваш повелитель имеет только один шанс избежать справедливого гнева Французской Республики, а именно заключить немедленное перемирие на условиях, с которыми я и хочу вас ознакомить.

Итальянец иронически улыбнулся.

   — И каковы же эти условия, генерал?

Бонапарт обернулся к Бертье:

   — Вы подготовили проект, генерал?

Начальник штаба передал ему листок бумаги.

   — Вот эти условия, синьор граф, — и он начал резко и чётко читать с листа:

   — «Статья первая. Военные действия между армией Французской Республики и армией Герцогства Парма прекращаются до тех пор, пока не будет заключён мир между договаривающимися сторонами. Герцог Пармский пошлёт своих представителей в Париж для встречи с представителями Исполнительной Директории.

Статья вторая. Герцог Пармский заплатит военную контрибуцию размером в два миллиона ливров французскими деньгами, из которых пятьсот тысяч будут выданы в течение пяти дней, а остальные в последующие десять дней.

Статья третья. Он передаст французской армии тысячу двести упряжных лошадей с полной сбруей и хомутами, четыреста кавалерийских лошадей с полной сбруей и сотню верховых лошадей для высшего офицерского состава.

Статья четвёртая. Он передаст по выбору главнокомандующего двадцать картин из тех, что имеются в герцогстве на сегодняшний день.

Статья пятая. В течение пятнадцати дней он доставит на склады армии в Тортоне десять тысяч центнеров пшеницы, пять тысяч центнеров овса и в течение того же срока передаст в распоряжение главного интенданта две тысячи волов для нужд армии.

Статья шестая. При условии выплаты вышеупомянутой контрибуции Герцогство Парма до момента окончания переговоров в Париже будет считаться нейтральной стороной».

Он бросил взгляд на молодого наместника, который слушал его очень внимательно.

   — Таковы мои условия, синьор граф. Полагаю, вы понимаете, что я мог сделать их более жёсткими.

Граф ди Сан-Витале слегка поклонился.

   — Весьма вам признателен, синьор генерал. По-моему, такие условия ничем не отличаются от разбоя.

Бонапарт резко и гневно возразил ему:

   — Я не собираюсь обсуждать их с вами! Вам предлагается без задержки передать их вашему повелителю! — Он протянул листок.

Граф принял бумагу, взглянул на неё, а затем тщательно сложил, прикасаясь к ней кончиками пальцев, словно боялся испачкаться в плебейской грязи.

   — Следовательно, синьор генерал, я больше не являюсь вашим пленником и наконец волен удалиться?

Какими нелепыми казались эти вычурные, манерные фразы в устах столь жалких, беззащитных людишек! Бонапарт с нескрываемым раздражением ответил:

   — Вы совершенно свободны, синьор граф. Только немедленно передайте этот документ своему герцогу!

Но граф ди Сан-Витале так и не оставил своих надменных манер.

   — Я сделаю это, синьор генерал. — Он поклонился и сказал по-французски: — Честь имею, месье!

Затем граф не торопясь повернулся и вышел из комнаты. Бонапарт проводил его взглядом, а затем, обернувшись к Бертье, усмехнулся.

— Щенок! — бросил он.

Всю оставшуюся часть дня Бонапарта продержало в штабе множество неотложных дел. Пришлось выполнять уйму обязанностей: всё в этой армии держалось только на нём — у главнокомандующего не было подчинённых, которым он хотя бы на минуту мог доверить вопросы снабжения и транспорта, размещения складов, организацию госпиталей и санитарных служб, улаживание дел с местными властями, разработку многочисленных требований к проведению реквизиций. Пришло сообщение о том, что десятитысячная Альпийская армия Келлермана движется к нему на подкрепление через Пьемонт, по Валь д’Аоста и долине Стуры. Вызывали беспокойство постоянные жалобы на грабежи. В Пьяченцу пробрались дезертиры, всегда рыскавшие в тылу своих частей, взломали лавки и надругались над жителями. Сообщалось, что некоторые офицеры крали лошадей. Эти новости привели его в ярость. Придётся расстрелять ещё несколько этих негодяев! Его всегда преследовал страх, что местные жители, страдающие от мародёрства, не выдержат и поднимут против французов восстание.

До самого наступления темноты он так и не нашёл времени спуститься к реке. Картина, открывшаяся перед ним в наступивших сумерках, была живописной. Огромные костры, разведённые у беспорядочной вереницы маркитантских повозок, освещали тысячи гусар и драгун в медных шлемах, лошадей, шумно хрупавших реквизированным в Пьяченце кормом... Группы осмелевших горожан стояли и глазели на этих ставших легендарными солдат. В свете костров, располагавшихся через каждые десять ярдов, по наведённому мосту, который раскачивался на поддерживавших его лодках, шли на другой берег кавалеристы, ведя в поводу своих коней.

Он удостоверился в том, что дивизия Лагарпа полностью переправилась и уже двинулась на поддержку к Даллеманю. К нему подъехал адъютант и доложил, что дивизия Ожеро нашла другой паром в трёх милях вверх по течению и переправляется как с его помощью, так и на нескольких груженных солью баржах, которые удалось приспособить для переправы.