Наполеон Бонапарт: между историей и легендой

Работа над книгой осуществлялась при финансовой поддержке по гранту Правительства РФ в рамках подпрограммы «Институциональное развитие научно-исследовательского сектора» государственной программы Российской Федерации «Развитие науки и технологий» на 2013-2020 гг. Договор № 14.Z50.31.0045.

Глава 1

Реставрация (1814-1830): между «черной» и «золотой» легендами

После окончания Наполеоновских войн все французские режимы использовали память о Наполеоне для собственной идентификации. Точнее, они принимали то, что им импонировало в его наследии и отказывались от всего неподходящего.

Режим Реставрации (1814-1830) во главе сначала с королем Людовиком XVIII (1814-1824), а потом с Карлом X (1824-1830) наполеоновское наследие отрицал, он и возник как его антитеза, хотя культ начал формироваться именно тогда. Точнее, параллельно происходило формирование двух легенд, «черной»¹⁴ и «золотой». Если «золотая ле-

генда», о которой речь впереди, формировалась тайно, подпольно, то «черная» развивалась вполне легально, ведь Бурбонам нужно было укрепить свою власть, противопоставив себя Наполеону. В период Ста дней, начиная с высадки Наполеона в бухте Жуан, во французской прессе и публицистике распространялись такие эпитеты, как «роковой чужеземец», «узурпатор», «молох»¹⁵.

У истоков «черной легенды», или «антимифа», стояли литераторы, властители дум, занимавшие два фланга либеральной мысли: с одной стороны, это Франсуа Рене де Ша-тобриан (его относят к «аристократическому либерализму»), с другой - Бенжамен Констан, принадлежавший к группе так называемых «независимых», то есть либералов более левого толка.

Весьма символично, что имя Шатобри-ана было связано с формированием как «черной», так и «золотой» легенд. Читатели «Замогильных записок», опубликованных в 1848 г., вероятно, были весьма удивлены эволюцией образа Наполеона у прославленного писателя. В «Замогильных записках» мы видим восхваление нового Александра; в работе «Бонапарт и Бурбоны» - жесткую критику «ошибок глупца» и «преступника».

Уже на следующий день после капитуляции Парижа, 31 марта 1814 г., парижане могли прочитать на афишах: «“Бонапарт, Бурбоны и необходимость присоединиться к нашим легитимным принцам для счастья Франции и Европы” Ф. Р. де Шатобриана, автора “Гения христианства”. Эта работа появится завтра или послезавтра...»¹⁶ Существует легенда, будто Людовик XVIII признавал, что эта брошюра была ему более полезна, чем стотысячная армия¹⁷.

В предисловии к своей работе Шатобри-ан подчеркивал, что благодаря Провидению Франция не погибла: «Нет, я вовсе не считаю, что пишу на могиле Франции. На смену дням мести придет день милосердия. Античное отечество христианнейших королей не может быть уничтожено: оно отнюдь не погибло, римское королевство восстанет из руин...»¹⁸ По его словам, только Провидением можно объяснить тот факт, что не прошло и 15 месяцев, как Наполеон был в Москве, а теперь русские вступили в Париж. Он сравнивал империю Наполеона с морским потоком, который сначала захлестнул Европу, а потом резко отхлынул назад¹⁹.

Работа Бенжамена Констана «Дух завоевания и узурпации в их взаимосвязи с европейской цивилизацией»²⁰, опубликованная в ноябре 1814 г., носит совсем иной характер. Имя Наполеона в этой книге, насчитывающей более двухсот страниц, не упоминается ни разу. Но сразу понятно, что книга, направленная против войны и деспотизма, которые несовместимы, по словам Констана, с современной цивилизацией²¹, имеет анти-наполеоновскую тональность. По его словам, если в прежние времена иногда войны были оправданными, то современные нации нуждаются в спокойствии и процветании, развитии промышленности, а война, по мнению Констана, этому не способствует. То есть война не выгодна в материальном аспекте: по словам Констана, даже победоносная война не покрывает все расходы, она убыточна, и, кроме того, ей больше не присущ благородный шарм²².

Однако современная Франция наводит Констана на печальные мысли: «Без сомнения, зрелище, которое представляет сегодня Франция, лишает нас всякой надежды. Мы здесь видим торжествующую узурпацию, опирающуюся на самые страшные воспоминания, являющуюся наследницей всевозможных преступных теорий, обосновывавших справедливость всего, что происходит, освящающих презрение к людям и пренебрежение разумом»²³.

Только в конце текста мы видим прямые отсылки к Наполеону, но без упоминания его имени, просто «он». «Тот, который, двенадцать лет назад заявил, что его предназначение - завоевать мир, должен взять свои слова обратно. Его заявления, демарши и акты являются более весомыми аргументами против системы завоеваний, чем все те, которые я смог привести»²⁴.