Наполеон Бонапарт

Нельзя было не заметить, что и в самом поведении, в образе жизни республиканского генерала кое-что изменилось. Пока армия с боями продвигалась вперед, Бонапарт вместе с солдатами шел большей частью пешком и, появляясь в момент сражения в самых опасных местах, разделял все тяготы похода. Но вот выстрелы смолкли, было подписано перемирие, ожидался мир, и Бонапарт возвратился в Милан.

Он поселился в великолепном замке Монбелло, вблизи Милана, где создал своего рода маленький двор, поражавший приезжих пышностью убранства. Здесь на больших приемах, на званых обедах, на вечерах царила Жозефина. Она, кажется, впервые начинала ценить своего мужа — она как бы узнавала его вновь. Неужели этот умеющий быстро принимать решения, уверенный в себе, вызывающий всеобщее восхищение командующий армией — тот самый угловатый, одержимый страстью корсиканец, над которым она вместе с этим глупым Шарлем тайно посмеивалась? Она корила себя: как же она сразу не смогла разглядеть «своего Бонапарта»? С каждым днем ее привязанность к нему становилась все сильнее. К тому же он дал ей наконец возможность удовлетворить остававшуюся столько лет неутоленной прирожденную страсть сорить деньгами. Впрочем, этот талант жены генерала оспаривали его сестры, и прежде всего прекрасная Паолетта, окончательно ставшая Полиной, но по-прежнему кружившая головы всем молодым офицерам армии. То был веселый, блестящий двор, искрящийся молодостью, смехом, шутками, вином в хрустальных гранях бокалов, улыбками женщин, — двор генерала армии победителей.

Но кто оплачивал эти беззаботные шумные вечера в великолепных залах старинного дворца Монбелло, где вино лилось рекой и деньги текли без счета? Граф Мелци и другие итальянские министры подымали бокалы за здоровье командующего и офицеров армии освободителей. Возможно, они были вполне искренни. Но в конце концов то было ведь золото, созданное народом Италии[298].

В замке Монбелло стало чуть-чуть тише после того, как притягивавшая к себе столько поклонников Полина Бонапарт остановила наконец свой выбор (или выбор брата?) на генерале Леклерке. Старший брат отпраздновал должным образом ее свадьбу и дал ей в приданое сорок тысяч ливров. Почитатели генерала и поклонники Полины говорили: разве женщина, затмевающая своей красотой всех красавиц Италии, не достойна этого? Кто решился бы возражать? Но люди, знавшие ближе семью Бонапарт, про себя вспоминали, что еще три года назад босая Паолетта полоскала белье в студеной воде реки. Когда Бонапарт в 1797 году уезжал из Италии, Директория Цизальпинской республики поднесла ему в знак признательности полюбившийся ему дворец Монбелло; она заплатила за него прежнему владельцу миллион ливров[299].

Наполеон на острове Святой Елены счел необходимым вернуться — для будущих поколений — к вопросу о своих расходах в Италии. Он рассказал о том, как герцог Моденский предложил ему, через Саличетти, четыре миллиона золотом и как он их отверг. Не подлежит сомнению, что рассказанное им — правда. Он указал также, что общая сумма, полученная им в Италии, не превышала 300 ООО франков[300]. Фр. Массой, посвятивший всю жизнь исследованию деталей биографии знаменитого человека, скромно заметил по этому поводу, что, вероятнее всего, император пропустил один ноль[301]. Трудно сказать с достоверностью, имел ли Бонапарт ко времени счастливых вечеров в Монбелло уже миллионное состояние; возможно, что нет. Он был более жаден к славе, чем к деньгам. Но в улыбавшемся, пленявшем остроумием итальянских гостей, блестящем хозяине замка Монбелло уже нелегко было узнать сумрачного, похожего на затравленного волка офицера из топографического бюро, прятавшегося в тени, чтобы скрыть пообтершийся мундир и стоптанные сапоги.

Конечно, Бонапарт 1797 года, имевший за плечами славу Монтенотте, Лоди, Риволи, был уже иным, чем два года назад.

За это время в его жизни все круто изменилось, все стало иным. Важно понять и психологический перелом, происшедший в нем за месяцы войны в Италии.

Все первые годы сознательной жизни Бонапарт, более того, целое десятилетие — с 1786 по 1796 год — терпел одну неудачу за другой, он переходил от поражения к поражению. С его корсиканской склонностью к суеверию он был готов признать, что ему «не везет». Может быть, он родился неудачником? Может быть, всю жизнь его будет преследовать злой рок? И вот после десяти лет неудач с 1796 года в его судьбе все изменилось. Ветер подул в его паруса. Он шел от победы к победе, от успеха к успеху.