Назначенный 26 июня 1793 года сторонниками Англии главнокомандующим и председателем местного собрания в Корте, он 17 июля был объявлен вне закона Национальным конвентом.
Буонапарте на Корсике уже не было: он добился, наконец, своего восстановления на действительной военной службе, о котором так упорно ходатайствовал.
Назначенный командиром национальной гвардии на жаловании, он находился в это время на борту эскадры адмирала Трюге и руководил захватом форта Сан Стефано, который победителям вскоре пришлось оставить.
Вернувшись на Корсику, Буонапарте застал остров охваченным восстанием.
Саличети и Лакомб-Сен-Мишель, члены Конвента, которым было поручено привести в исполнение указ, изданный против восставших, вынуждены были отступить в Кальви.
Там к ним присоединился Буонапарте и предпринял вместе с ними атаку на Аяччо, которая была отбита.
В тот же день в городе случился пожар.
Дом семьи Буонапарте сгорел у нее на глазах.
Некоторое время спустя она была особым указом приговорена к вечному изгнанию.
Огонь оставил ее без крова, изгнание лишило ее отечества.
Родственники обратили взоры на Буонапарте, а Буонапарте устремил взгляд на Францию.
Вся эта несчастная семья изгнанников погрузилась на утлое суденышко, и будущий Цезарь поднял паруса, оберегая своей фортуной четырех братьев, трем из которых предстояло стать королями, и трех сестер, одной из которых предстояло стать королевой.
Семья остановилась в Марселе и обратилась за помощью к Франции, преданность которой стала причиной ее изгнания.
Правительство вняло ее жалобам: Жозеф и Люсьен получили должности в военной администрации, Луи был назначен унтер-офицером, а Буонапарте перешел лейтенантом, то есть с повышением, в 4-й пехотный полк.
Спустя короткое время, в порядке выслуги лет, он был произведен в капитаны второй роты того же полка, стоявшего в то время гарнизоном в Ницце.
Наступил кровавый 93-й год.
Одна половина Франции сражалась с другой; Запад и Юг были в огне; Лион только что был взят после четырехмесячной осады; Марсель открыл ворота войскам Конвента; Тулон сдал свой порт англичанам.
Тридцатитысячная армия, которая состояла из войск, под командованием Келлермана осаждавших Лион, нескольких полков, заимствованных из Альпийской и Итальянской армий, и рекрутов, мобилизованных в соседних департаментах, двинулась на продавшийся город. Бои начались в теснинах Оллиуля.
Генерал Дютей, который должен был командовать артиллерией, отсутствовал; генерал Доммартен, его заместитель, был выведен из строя в первом же столкновении, и его по праву заменил следующий по званию офицер артиллерии: этим офицером был Буонапарте.
На сей раз случай действовал заодно с гением, если, конечно, допустить, что для гения случай не именуется Провидением.
Буонапарте получает назначение, является в главный штаб и предстает перед спесивцем в золоченом с головы до пят мундире, генералом Карто, который спрашивает у него, чем может ему служить.
Молодой офицер предъявляет предписание, обязывающее его явиться в распоряжение генерала, чтобы руководить действиями артиллерии.
— У нас нет надобности в артиллерии, — отвечает бравый генерал. — Сегодня вечером мы возьмем Тулон штыковой атакой, а завтра сожжем его.
Однако при всей уверенности главнокомандующего он не мог завладеть Тулоном, не проведя перед этим разведки, так что ему пришлось потерпеть до следующего дня.
На рассвете он посадил своего адъютанта Дюпа́ и командира батальона Буонапарте в кабриолет, чтобы проинспектировать выполнение первых распоряжений, касающихся наступления.
Прислушавшись к возражениям Буонапарте, он, хотя и с трудом, отказался от штыковой атаки и согласился использовать артиллерию.
Так что приказы были отданы непосредственно главнокомандующим, и исполнение этих приказов следовало теперь проверить и ускорить.
Едва преодолев высоты, с которых открывается вид на Тулон, возлежащий среди своих садов, отчасти восточных, и погрузивший свои стопы в море, генерал вместе с обоими молодыми людьми покидает кабриолет и углубляется в виноградник, среди которого он замечает несколько пушек, установленных позади бруствера.
Буонапарте осматривается вокруг и не понимает, что происходит.
Генерал с минуту наслаждается удивлением командира батальона, а затем, с довольной улыбкой повернувшись к своему адъютанту, говорит:
— Дюпа́, это наши батареи?
— Да, генерал, — отвечает тот.
— А где наш парк?
— В четырех шагах отсюда.
— А наши каленые ядра?
— Их раскаляют в соседних домах.
Буонапарте не мог поверить своим глазам, но ему пришлось поверить своим ушам.
Опытным глазом стратега он измеряет расстояние: от батареи до города по меньшей мере полтора льё.
Вначале ему приходит на ум, что генерал захотел прощупать, как говорится на школьном и военном языке, своего молодого командира батальона; однако важность, с которой Карто продолжает отдавать распоряжения, не оставляет в нем никаких сомнений.
И тогда он решается сделать замечание по поводу расстояния и высказывает опасение, что каленые ядра не долетят до города.
— Ты так думаешь? — спрашивает Карто.