В восемь часов вечера апартаменты госпожи Бонапарт, занимавшие цокольный этаж, примыкавший к саду, переполнились народом. Бросалось в глаза потрясающее богатство плюмажей, блеск бриллиантов и ослепительные наряды официальной одежды. Гостей было так много, что пришлось распахнуть двери спальни госпожи Бонапарт, так как в двух салонах, предназначенных для приема, невозможно было двигаться.
Когда после грандиозного замешательства и неудобств с размещением в салонах все кое-как обрели свои места, была объявлена госпожа Бонапарт, которая вошла, облокотись на руку Талейрана. На ней было платье из белого муслина с короткими рукавами и жемчужное ожерелье. Она вышла к гостям с непокрытой головой; прекрасные косы, приведенные в порядок с очаровательной небрежностью, держались на голове с помощью черепахового гребешка. Приглушенный шум голосов, встретивший с нескрываемым одобрением ее появление в зале, самым ободряющим образом подействовал на госпожу Бонапарт, и никогда, думается мне, она не излучала всей фигурой подобного изящества и такого величия.
Талейран, протянув руку госпоже Бонапарт, имел честь представить ее одному за другим членам дипломатического корпуса. Затем он прошел с ней по двум залам, и когда пара уже заканчивала обход второго зала, без всякого объявления на приеме появился первый консул. На нем был самый простой мундир с трехцветным шелковым шарфом вокруг пояса. Панталоны из белого кашемира тесно облегали его фигуру, а высокие сапоги и шляпа в руке дополняли портрет. Эта простая одежда среди украшенных вышивкой и перенасыщенных орденскими лентами и орденами мундиров, которые были на послах и иностранных сановниках, представляла такой же резкий контраст, как и вид госпожи Бонапарт по сравнению с присутствовавшими на приеме дамами.
Прежде чем начать рассказывать о том, как я перешел от службы госпоже Бонапарт к службе главе государства во время второй военной кампании в Италии, думаю, я должен напомнить об инциденте, случившемся в то время, когда я еще был в услужении у госпожи Бонапарт. Она любила засиживаться поздно и, когда уже почти все в доме укладывались спать, имела привычку играть в бильярд или, еще чаше, в триктрак. Однажды случилось так, что, отправив всех спать и мучаясь бессонницей, она спросила меня, умею ли я играть в бильярд, и, получив утвердительный ответ, с очаровательным изяществом попросила сыграть с ней; и уже в другие вечера я имел честь играть с ней в эту игру. Хотя у меня имелся некоторый опыт в этом занятии и я был достаточно искусен в бильярде, но мне всегда удавалось дать ей возможность обыграть меня, что страшно ей нравилось. Если с моей стороны это была лесть, то я должен в этом признаться, но я бы повел себя так же с любой другой женщиной, независимо от ее ранга или отношений со мной, если бы она была хотя бы наполовину такой же очаровательной, какой была госпожа Бонапарт.
В конце марта 1800 года, пять или шесть месяцев спустя после начала моей службы у госпожи Бонапарт, во время обеда первый консул стал внимательно меня рассматривать и, тщательно изучив мою внешность и обмерив взглядом с головы до ног, спросил: «Молодой человек, не хотели бы вы отправиться со мной в военную кампанию?» Я, весьма возбужденный, ответил, что ничего лучшего и не желал бы. «Очень хорошо, тогда вы отправитесь со мной!» Встав из-за стола, он дал указание Пфистеру, дворецкому, включить мое имя в список лиц из домашней обслуги, которые будут его сопровождать. Моя подготовка не потребовала много времени, поскольку я был вне себя от радости при мысли, что буду прикомандирован к личной службе такого великого человека. В своем воображении я уже видел себя где-то там, за Альпами.
Но первый консул отправился в кампанию без меня. Пфистер по забывчивости, а может быть специально, не включил мое имя в список. Я был в отчаянии и отправился рассказать о своих злоключениях моей очаровательной хозяйке, которая была столь добра, что старалась утешить меня. «Ладно, Констан, ничего не потеряно; ты останешься со мной. Ты можешь поохотиться в парке, чтобы убить время; и, возможно, первый консул может еще послать за тобой». Однако госпожа Бонапарт на самом деле не верила в это, поскольку она думала, так же, как и я, что первый консул изменил свое решение и, не нуждаясь более в моих услугах во время кампании, отдал об этом соответствующий приказ.
Однако вскоре я получил доказательство противоположного рода. Проезжая через Дижон на пути к горе Сен-Бернар, первый консул спросил обо мне и, узнав, что про меня забыли, выразил свое неудовольствие и поручил Бурьенну немедленно написать госпоже Бонапарт.
Госпожа Бонапарт послала за мной и сказала, держа в руке письмо Бурьенна: «Первый консул послал за тобой. Ступай в офис г-на Маре и выясни, не направил ли он еще курьера. Ты будешь сопровождать его». Без промедления я поспешил к г-ну Маре.