Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Подобное заявление может сделать только тот, кто проявляет полное невежество в отношении метода работы, которого обычно придерживались Наполеон и маршал Бертье. Маршал, который всегда располагался неподалеку от места размещения императора, был наделен способностью спать с одним открытым глазом, и ему было достаточно краткого сна. Офицер, посланный к нему с депешей, всегда находил его бодрствующим. Маршал Бертье обычно сразу же вместе с офицером следовал к императору: чтобы Наполеон, в случае необходимости, мог побеседовать и с офицером. Если император находился в постели, он сразу же вставал, надевал халат из белой фланели или из пике и диктовал маршалу Бертье ответ на депешу. Последний отправлял ответ в Том виде, как он был продиктован, и одновременно заносил в регистрационный журнал имя офицера, которому поручалось доставить ответ на депешу соответствующему адресату, и час, когда этот офицер отправлялся выполнять поручение. Прежде чем дать новое указание, император обычно клал перед собой регистрационный журнал и затем перепроверял исходные данные предыдущих указаний. Маршалы и генералы в своих письмах Наполеону никогда не забывали, помимо даты, указывать еще и час, когда они были написаны.

Всем, кто знал маршала Бертье, было хорошо известно, что он не способен на злоупотребления, как в силу лояльности своего характера, так и по причине присущего ему чувства ответственности. Более того, по природе ему не были свойственны ни дух интриганства, ни наглость.

Я знал, что высказывалась мысль о том, что маршал Бертье был идеальным начальником штаба армии Наполеона и что его отсутствие во время кампании 1815 года сказалось роковым образом на Наполеоне. Я далек оттого, чтобы оспаривать таланты генерала Бертье, проявленные им в кампаниях в Италии, Египте, во времена Консулата и в первых кампаниях империи. Он был молод в то время, как любил говорить Наполеон о себе и своих товарищах по оружию, и ему надо было тогда нажить состояние. Но я бы не сказал всей правды, если бы не добавил, что по мере того, как к генералу Бертье приходили почести и богатство, сильные и положительные качества его характера постепенно блекли.

В этой связи я просто расскажу, чему был свидетелем во время кампании 1812 года. Император в моем присутствии часто упрекал генерала в небрежности. «Бертье, — бывало, говорил он. — Я готов отдать все, чтобы отправить тебя в Гросбуа. Ты не только бесполезен, но еще и мешаешь мне». После этих небольших ссор Бертье обычно надувался и отказывался приходить обедать (он был привычным компаньоном Наполеона за обеденным столом). Император все же посылал за ним и не садился обедать, пока не приходил Бертье.

Приезжая вечером в любое место, где ему предстояло провести ночь, император считал своим долгим прежде всего обустроить свою охраны и ту часть войск, которая следовала за ним. Он обычно не слезал с лошади и объезжал биваки вокруг своего дома, чтобы убедиться в том, что солдаты накормлены, между отдельными подразделениями налажена связь, одним словом, выполнял функции простого штабного офицера. Пока Наполеон отсутствовал, решая подобные проблемы, маршал Бертье, оставив императора заниматься его делами, торопился в отведенный ему дом, чтобы там получше устроиться.

Так получилось, что однажды император послал меня к маршалу Бертье — я не помню, зачем именно, — и я обнаружил его одного сидящим за столом в спальной комнате. Он обхватил голову руками, облокотившись на край стола. Маршал поднял на меня глаза, блестевшие от слез. Когда я спросил его, чем он огорчен, то он разразился горькими жалобами по поводу своего несчастного существования. «Что хорошего в том, — заявил он, — что меня обеспечили доходом в 1 500 000 франков в год, сделали хозяином великолепного особняка в Париже и замечательного поместья, и все это ради того, чтобы причинять мне танталовы муки. От всей этой работы я умру здесь. Простой рядовой солдат чувствует себя гораздо более счастливым, чем я». Затем, вытирая глаза рукой, продолжал: «Что там еще стряслось? Я должен послать за Саламоном и Ледюком». Это были его секретари.

Конечно, я принял все меры предосторожности, чтобы не передавать этих слов императору, который, между прочим, и так все хорошо знал. Наполеон был очень привязан к Бертье, несмотря на все его недостатки. Он был связан с маршалом сильными узами — узами привычки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное