Наполеон. Годы величия

Первый консул не сомневался в том, что принц должен быть осужден; но несомненно и то, что он ожидал: если возникнет такая необходимость, к нему обратятся до того, как приговор будет приведен в исполнение. Доказательством подобного хода мыслей Наполеона служит тот факт, что в это же время он отдал распоряжение Маре, своему государственному секретарю, находившемуся в тот момент в Мальмезоне, отбыть в Париж с письмом государственному советнику Реалю с указанием выехать в Венсен и лично допросить герцога Энгиенского. После этого Реаль должен был вернуться и сообщить результаты допроса Наполеону. Г-н Маре, если я помню точно, выехал из Мальмезона в Париж в семь часов вечера и примерно в десять часов оставил письмо в доме г-на Реаля. В силу той фатальности, которая, казалось, предопределила весь ход событий в этом деле, Реаль, не имевший за последние восемь дней ни минуты отдыха и проведший несколько бессонных ночей, именно в этот день почувствовал себя окончательно разбитым. Он запретил своему камердинеру будить его до пяти часов утра. Письмо, отправленное из офиса государственного секретаря, показалось недостаточно важным для того, чтобы разбудить г-на Реаля. Среди писем, которые ему вручили, когда он пробудился ото сна, было и письмо государственного секретаря. Он оделся с быстротой, на которую только был способен, и помчался в Венсен, но на пути туда встретил полковника Савари, который сказал ему, что приговор в отношении герцога Энгиенского уже приведен в исполнение. Савари, восседавший на лошади, продолжил свой путь в Мальмезон, куда прибыл в восемь часов утра. Его немедленно проводили в кабинет первого консула, где присутствовал и я. Савари вкратце доложил о приговоре и об его исполнении. Услыхав, что герцог Энгиенский просил о встрече с ним, первый консул, не расспрашивая более ни о каких деталях, к которым он всегда был очень пристрастен, перебил Савари, чтобы спросить: что же произошло с Реалем и прибыл ли тот в Венсен. Услышав, что Реаль не добрался до Венсена, Наполеон замолчал и, в задумчивости скрестив за спиной руки, стал ходить взад и вперед, пока не доложили о прибытии г-на Реаля. Выслушав объяснения последнего и перекинувшись с ним парой слов, он вновь погрузился в задумчивость и затем, не выразив ни слова одобрения или порицания, взял свою шляпу и сказал: «Ну что ж, хорошо», — оставив г-на Реаля в состоянии полного недоумения и вызвав у него своим поведением в какой-то степени чувство тревоги. Мы слышали, как первый консул медленно поднялся по лестнице, которая вела в небольшую комнату, занимаемую им как раз над библиотекой. Там он захлопнул за собой дверь и в течение длительного времени не выходил.

Констан

Последствия смертной казни герцога Энгиенского

21 марта того же года в ранний час я зашел в комнату императора и нашел его уже проснувшимся. Он лежал, облокотившись на подушку и выглядел мрачным и усталым; но когда я вошел, он сел и стал частыми движениями тереть рукой лоб. «Констан, — сказал он мне, — у меня болит голова». Затем, откинув одеяло, добавил: «Я очень плохо спал». Казалось, он был чем-то чрезвычайно озабочен и полностью поглощен какими-то мыслями. На его лице лежала печать меланхолии и страдания, вызвавшая у меня удивление и определенную обеспокоенность. Пока я одевал его, он не произнес ни слова, чего никогда не случалось, за исключением тех случаев, когда что-то тревожило его или очень беспокоило. В этот раз с ним были только Рустам и я.

Закончив одевать его, я только было передал ему коробочку с нюхательным табаком, носовой платок и маленькую коробку с конфетами, как неожиданно распахнулась дверь и в комнату вошла жена первого консула в своем утреннем неглиже. Она была страшно возбуждена, на щеках виднелись следы слез. Ее неожиданное появление удивило и даже напугало Рустама и меня; ибо только в исключительных случаях что-то могло заставить госпожу Бонапарт покинуть свою комнату в подобном костюме прежде, чем привести себя в соответствующий вид при помощи косметики. Она вошла, скорее ворвалась в комнату с криком: «Герцог Энгиенский мертв! О, мой друг! Что же ты наделал?» Затем, рыдая, она упала в объятия первого консула, который мертвенно побледнел и чрезвычайно возбужденным тоном сказал: «Эти ничтожные негодяи слишком поспешили!» Затем он покинул комнату, поддерживая госпожу Бонапарт, которая едва могла двигаться и продолжала плакать.

Новость о смерти принца быстро распространилась по замку, вызвав гнетущее впечатление. Все словно оцепенели от мрачных предчувствий. Первый консул не мог не заметить эту атмосферу всеобщего горя, но никому за это не сделал выговора. Величайшее огорчение, возникшее у его слуг, исходило из понимания того, что эта катастрофа неизбежно бросит тень на предмет их гордости и разрушит спокойствие духа их хозяина.