Читаем Наполеон. Годы величия полностью

Когда на острове Святой Елены его гроб был вскрыт через двадцать лет после погребения, Наполеон казался спящим. Его зубы сохранили свою белизну; его борода и ногти, казалось, выросли после его смерти. Его руки не потеряли жизненного вида: они были гибкими и не поддавались вдавливанию.

Наполеон был очень внимателен к вопросу личной гигиены. Он часто принимал ванну, массировал щеткой руки и широкую грудную клетку и любил подшучивать над полнотой своих грудей. Его слуга заканчивал массаж, с силой натирая щеткой его спину и плечи; но бывало и так, что он заставлял Рустама, который был физически намного сильнее слуги, заниматься этим делом. Для умывания он обычно тратил очень много воды из серебряного таза, который, судя по его размерам, мог легко сойти за кадку. Из бутылки с одеколоном он смачивал губку и проводил ею по волосам, а оставшуюся жидкость выливал на плечи.

Одежда императора

Наполеон всегда носил зеленый или синий мундиры. Он не переставал носить мундир, пока ему не говорили, что он уже порядком износился. Сначала денежное содержание на его одежду было установлено в размере шестидесяти тысяч франков; он уменьшил эту сумму до двадцати тысяч. Он любил повторять, что дохода в двенадцать тысяч франков и лошади ему вполне достаточно. Он часто вспоминал времена, когда был простым артиллерийским лейтенантом и экономил, чтобы не залезать в долги, особенно когда на его попечении оказался брат Луи, которого он воспитывал и полностью содержал. Он осуждал своего адъютанта и высших офицеров императорского двора, которые вручали предметы роскоши офицерам более низкого ранга, приставленным к особе императора. Тем не менее он любил, когда его окружение демонстрировало блеск и великолепие с некоторой долей помпезности. Он часто говорил тем, кого щедро одаривал: «Соблюдай экономию и даже будь скуповатым дома; будь великолепен на публике», — он сам следовал этому правилу.

Никто не был более скромен в вопросе одежды, чем он, или в отношении еды, да и всего другого, что касалось его лично. Он рассказывал мне однажды, что, будучи совсем молодым офицером, иногда ездил из Парижа в Версаль в так называемых дворовых каретах, которые были разновидностью дешевых омнибусов (весьма удобных, добавлял он обычно), и в которых он знакомился с очень приятными людьми. Вот только эти омнибусы не были способом быстрого передвижения для путешественников, поскольку путь от Парижа до Версаля они преодолевали за пять часов.

Хотя внутренние и внешние дела империи получили бурное развитие после разрыва Амьенского мира, обычный образ жизни императора почти не изменился. У него не было точного распорядка дня для работы, еды и сна. Обычно он приходил в свой кабинет в семь часов утра одетый на весь день, в одном и том же неизменном костюме — жилете и брюках из белого кашемира, гвардейском зеленом мундире, который он не менял в течение шести дней, и синем мундире с белыми лацканами по воскресеньям и в дни приемов.

Он носил эполеты полковника, знаки отличия Почетного легиона и Железной короны в петлице под мундиром — тоненькую пластинку Почетного легиона и большую орденскую ленту; и на нем всегда были белые шелковые чулки. Когда ему приходилось выезжать на лошади, то, чтобы не терять времени, он не менял чулок и ограничивался лишь тем, что менял туфли с овальными золотыми пряжками на сапоги с шелковой подкладкой.

Утренний прием при дворе

Прием проводился в девять часов утра. На нем присутствовали офицеры, чтобы получить соответствующие указания; офицерам, не имевшим заданий, разрешалось отсутствовать. После приема некоторые лица, которые в силу своего ранга или должности имели прямой доступ к императору, выражали ему свое почтение или перебрасывались с ним парой слов.

Несмотря на строгий этикет императорского двора, всегда была немногочисленная группа привилегированных лиц, которые имели право входить в его спальню, даже когда он был еще в постели. Эта группа состояла из следующих персон: г-н де Талейран; де Монтескье — главный камергер; де Ремюза — первый камергер; Маре, Корвисар, Денон, Мюрат, Иван; Дюрок — обер-гофмаршал; де Коленкур — главный конюший.

В течение долгого времени все эти лица приходили в апартаменты императора почти каждое утро, и их визиты стали началом того, что потом называлось «маленьким сбором». Также часто приходил г-н де Лавалетт. Г-н Реал и г-да Фуше и Савари, когда каждый из них был министром полиции, тоже присутствовали.

Принцы императорской семьи также имели право приходить в апартаменты императора утром.

Привычки

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное