Наполеон I Бонапарт

„Горе тем из нас, кто из любопытства или желания подразнить его осмеливался нарушать его покой! – вспоминает один из его товарищей. – Он яростно выскакивал из своего убежища и выталкивал непрошеных гостей, сколько бы их ни было“.

В этом убежище он возвращался к „естественному состоянию“, „etat naturel“, по завету Руссо; уходил от людей к природе: „человек природы счастлив на лоне чувств и естественного разума“, – скажет впоследствии [Бонапарт]. Здесь испытывал он то же, что в будущей повести его пловец, заброшенный бурею на необитаемый островок Горгону: „Я был царем моего острова; я мог бы здесь быть если не счастлив, то мудр и спокоен“. Или то же, что двойник Наполеона, Жюльен Сорель, – в своей пещере: „Спрятанный, как хищная птица в скалах, он мог видеть издали всякого человека, который подходил бы к нему… «Здесь люди не могут мне сделать зла, – проговорил он, с глазами, заблестевшими от радости. – Я свободен!» И, при звуке этого великого слова, душа его загорелась восторгом“.

Этот первый завоеванный клочок земли – уже начало Наполеоновой империи – всемирного владычества. Здесь он так же один, как потом на высоте величия и на Св. Елене».

Второй эпизод не менее показателен. Согласно П. И. Ковалевскому:

«…однажды(а случилось это в необыкновенно снежную зиму 1783 года. – Г. Б.) Наполеон предложил воспользоваться выпавшим снегом, чтобы построить из него укрепления, которые можно будет штурмовать и защищать, действуя в качестве оборонительного и наступательного оружия снежками. Игра эта в Бриенне появилась впервые. Воздвигнутые, по его указанию, форты, бастионы и редуты приводили в изумление всех видевших их. Наполеон, командуя то тою, то другою партией, выказал такое понимание и распорядительность, что в Бриенне долго еще вспоминали зимние его игры в крепость».

Вот такие эпизоды…

Пожалуй, комментарии излишни!

Нельзя не сказать и об удивительном свободолюбии Наполеона, проявившемся еще в самом раннем детстве. Оказавшись затем в бриеннской школе, он, уже достаточно проявив себя и многого достигнув, все равно был готов пожертвовать своим статусом во имя справедливости. Его стихией был бунт, восстание. Мережковский пишет: