Наполеон и Мария-Луиза

Генерал Бертран записал агонию Наполеона поминутно. Вот выдержка из этого необычного документа:

«5 мая. С полуночи до часа ночи продолжалась икота, постоянно усиливаясь.

С часу до трех ночи он стал чаще пить. Вначале он поднял руку, а затем отвернул в сторону голову, чтобы больше не пить.

В три часа ночи: сильная икота. Стон, долетевший, казалось, издалека.

С трех до половины пятого утра: несильная и редкая икота, приглушенные стоны, потом оханье. Он зевнул. На лице сильные страдания. Произнес несколько слов, которые не удалось разобрать. Понятно было лишь: “кто отступает”, и четко: “во главе армии”.

С половины пятого до пяти утра: большая слабость, стоны. Доктор чуть приподнял его на подушке. Наполеон открыл глаза. Он казался еще более слабым, чем раньше. Это был уже настоящий труп. Его жилет был покрыт красноватой слюной, сплевывать которую у него уже не было сил.

Раздвинули шторы, открыли окна в бильярдной.

Всю ночь больше слышались стоны, чем икота. Стоны были протяжными, иногда достаточно громкими для того, чтобы разбудить всех, кто дремал в комнате: генерал Монтолон, главный маршал, Виньяли, Али.

С пяти до шести утра: дыхание стало более свободным, что все приписали более удобному положению тела.

В шесть часов утра доктор (Антоммарки) постучал пальцем по животу Наполеона. Раздался звук, похожий на звук барабана: живот был вспучен и, казалось, уже лишен жизни.

Доктор предупредил нас, что наступают последние минуты жизни императора. Позвали главного маршала и мадам Бертран.

С шести до четверти седьмого: икота, жалобные стоны. С четверти седьмого до половины седьмого: успокоение, незатрудненное дыхание. В течение этого получаса голова его слегка повернута влево, глаза открыты и неподвижно уставлены на жилет графа Бертрана, но скорее вследствие положения головы, нежели из интереса.

Наполеон, казалось, ничего не видел. Глаза его подернула пелена.

В половине седьмого он положил голову прямо, уставившись в ножку кровати. Глаза были открыты, неподвижны и подернуты пеленой.

До восьми часов продолжался спокойный сон, прерываемый с интервалами в четверть часа редкими стонами.

В восемь часов раздались несколько стонов или, скорее, глухих звуков, которые, казалось, зарождались в животе и, проходя через глотку, превращались в свист. Они, казалось, походили на звуки какого-то музыкального инструмента, нежели на стоны. Из уголка левого глаза, что ближе к уху, скатилась слезинка. Бертран ее вытер.

Арнотт удивился тому, что Наполеон так долго оставался жив.

С десяти до половины одиннадцатого все в основном было спокойно. Слабое дыхание. Полная неподвижность тела. Только редкие движения зрачков. С интервалом в полчаса раздавались тяжелые вздохи или звуки. Вторая слезинка на том же самом месте. Правая рука лежала на одеяле, левая была засунута под ягодицу.

В семь часов в комнате находилось шестнадцать человек, двенадцать из которых – французы: госпожа Бертран с двумя женщинами, Али, Новерраз, Наполеон. В половине восьмого ему стало хуже. С одиннадцати до двенадцати Арнотт поставил на ступни два горчичника, а Антоммарки – два пластыря: один на грудь, а другой – на лодыжку. Наполеон издал несколько стонов. Доктор (Антоммарки) несколько раз щупал на шее пульс.

В половине третьего доктор Арнотт положил на желудок бутылку с горячей водой.

В пять часов сорок пять минут Наполеон испустил последний вздох119.

Но перед тем как умереть, он прошептал имя единственной женщины, которая его любила:

– Жозефина…»