Наполеон и Жозефина

"Когда мы отдыхали среди фонтанов Мессудьяха под Эль-Ариши, я встретил Бонапарта, прогуливающегося вместе с Жюно, как это часто бывало. Я стоял неподалеку и случайно взглянул на Бонапарта во время их беседы. Обычно бледное лицо генерала стало, по непонятной мне причине, еще более бледным и конвульсивно подергивалось. Взгляд был растерянным. Несколько раз он стукнул себя по голове.

После примерно четвертьчасовой беседы он отошел от Жюно и направился ко мне. Я никогда не видел его таким взволнованным, таким озабоченным.

— Я разуверился в вашей преданности, — внезапно сказал он тихо и сурово. — Ах, женщины! Жозефина!.. Если бы вы были преданны мне, то сообщили бы то, что я сейчас узнал от Жюно. Так обмануть меня!.. Я уничтожу эту породу проходимцев и блондинов!.. А что до нее — развод! Да, развод, публичный, Скандальный! Я должен написать ей! Хватит, я знаю все!

Эти резкие, бессвязные восклицания, его расстроенное лицо, срывающийся голос объяснили мне кое-что из его разговора с Жюно".

Бурьенн принялся терпеливо успокаивать Бонапарта. Он предположил, что, возможно, обвинения Жюно слишком преувеличенны и, чтобы отвлечь Бонапарта, заговорил о его славе.

В рядах англичан, воевавших на стороне турок, находился французский эмигрант, бывший однокашник Бонапарта по кавалерийской школе в Бриенне — Антуан ле Пикар де Фелипо, в свое время превосходивший будущего императора во всех состязаниях, проводимых в школе. Он, естественно, не испытывал никакого сочувствия к семейным неурядицам Бонапарта, а постарался, наоборот, воспользоваться этим. И оказавшись во главе английских отрядов в битве при Сен-Жан д’Акр, он оказал большую услугу Англии и Турции, одержав победу.

Бонапарт вернулся в Каир 14 июня. За ним шли уцелевшие солдаты Сирийской армии, неся с собой несколько знамен, отобранных у турок, чтобы заставить народ поверить в то, что французы возвратились с победой.

Выпятив грудь и пытаясь улыбаться, главнокомандующий прошел перед строем притихших солдат, которые узнали, что такое поражение в бою. После этого грустного парада Бонапарт отправился к Полине, с которой был разлучен четыре месяца. Их первые объятия были долгими и страстными. "Руки генерала скользили по восхитительному телу молодой женщины, — пишет Леонс Дешам, — по всем округлостям и впадинкам, словно желая убедиться, что ничего не изменилось и все части знакомого рельефа остались на своих местах". Затем собственник Бонапарт, желая, без сомнения, продолжить досмотр, отнес Полину в постель, где доказал ей, что четыре месяца военных действий не ослабили его сил. После этого главнокомандующий, улыбаясь и переводя дыхание, растянулся на смятых простынях. Вдруг он повернулся к Полине:

— А ребенок? Наш ребенок?..

Молодая женщина, смутившись, опустила голову и призналась, что пока его нет. Бонапарт, внезапно рассердившись, встал, поспешно оделся и, изменив своей привычке вести в постели доверительные беседы, побежал к Бертье. Без всякого вступления он выпалил:

— Я хотел, чтобы она подарила мне ребенка, я хотел жениться на ней… Но эта глупышка не смогла этого сделать…

Затем, не ожидая ответа, он удалился, всем своим видом показывая раздражение. Этот разговор был передан Полине.

— Но, честное слово, я не виновата!

И это действительно было так.

Желая загладить размолвку, Бонапарт вновь окружил Полину заботой и вниманием. Вечерами часто приглашал ее в Эльфи-бей и делился с ней своими опасениями. И действительно, его положение никогда еще не было таким тревожным: к военным неудачам присоединилось недовольство им Директории; Восточная армия сократилась до двадцати пяти тысяч, и ей вновь угрожало наступление турок, да и сам он, можно сказать, находился в руках недовольных египтян. И еще одно тяготило его — о чем он, конечно, не говорил с Полиной, — откровения Жюно о Жозефине…

Он еще больше разволновался, когда узнал, что в Мальмезоне — имении, приобретенном в долг, Жозефина приступила к разорительному переустройству, желая играть там роль богатой владелицы вместе со своим дорогим Ипполитом Шарлем.

Вечерами эти двое прогуливались по аллеям и Сен-Жерменской дороге, а поздние прохожие с умилением смотрели на них. Обманываясь маленьким ростом бывшего офицера, они думали, что мадам Бонапарт гуляет, обнявшись, со своим сыном Евгением.

Соседка, видевшая их гуляющими в обнимку, придя домой, написала следующие строки:

"…Ее часто можно видеть на дороге вечером при свете луны. Когда она в белом платье и белой накидке опирается на руку своего сына, одетого в черное или голубое, создается поразительное впечатление: они похожи на две фантастические тени. Бедная женщина! Она, должно быть, думает о своем первом муже, убитом палачами Революции. Она думает, наверное, и о том, кого ей послал Бог и кого пушечное ядро может отнять у нее в одно мгновение. Поможет ли ему там, среди турок, ее молитва?"

Но нет, Жозефина не молилась за своего мужа. После прогулок она увлекала Ипполита в постель и предавалась своему любимому занятию.