Наполеон малый

Прикидываться мертвым — вот на это он мастер. Он безмолвствует, застыв на месте, отвернувшись от своей цели, пока не наступит время действовать. Тут он мгновенно поворачивается и бросается на добычу. Он обнаруживает свои намерения внезапно, неожиданно выскакивая из-за угла с пистолетом в руке, ut fur. [9]А до тех пор — как можно меньше движений. В течение этих трех истекших лет был момент, когда он солидаризировался с Шангарнье, который тоже что-то замышлял. Ibant obscuri, [10]как говорит Вергилий. Франция с некоторой тревогой смотрела на обоих. Что их связывает? Уж не мечтает ли один быть Кромвелем, а другой — Монком? Такая мысль приходила в голову тем, кто их наблюдал. У обоих была одинаковая загадочная манера держать себя, та же тактика неподвижности. Бонапарт не произносил ни слова, Шангарнье не позволял себе ни единого жеста; один не двигался, другой не дышал; казалось, они состязаются, кто лучше изобразит статую.

Впрочем, Луи Бонапарт иногда нарушает молчание. Но тогда он не говорит, он лжет. Этот человек лжет так же, как другие дышат. Он объявляет о каком-нибудь честном намерении, — берегитесь; он уверяет, — опасайтесь; он клянется, — трепещите.

У Макьявелли оказались потомки. Луи Бонапарт — один из них.

Провозгласить какую-нибудь гнусность, которая вызывает всеобщее негодование, тотчас с возмущением отречься от нее, клясться всеми богами, прикидываться честным человеком, — а потом, когда люди перестанут опасаться этой гнусности, ибо все это кажется просто смешным, — осуществить ее. Так он совершил государственный переворот, так он провел проскрипционные законы, так ограбил принцев Орлеанских; так же он будет действовать, когда вторгнется в Бельгию и Швейцарию, да и во всем остальном. Такой у него способ действий: думайте о нем, что хотите, — он этим способом пользуется, находит его удобным, это его личное дело. Его рассудит история.

У него есть свой интимный кружок; он посвящает его в какой-нибудь проект, который кажется не то что безнравственным, — в таких тонкостях там не разбираются, — но неразумным и опасным, опасным для него самого; ему возражают, он слушает, не отвечая, иной раз уступает на два-три дня, потом снова возвращается к тому же и поступает по-своему.

В кабинете Елисейского дворца ящик его письменного стола нередко бывает приоткрыт. Он вынимает из него листок бумаги, читает какому-нибудь министру, — это декрет. Министр соглашается или возражает. Если он возражает, Луи Бонапарт небрежно бросает бумагу в ящик стола, где виднеется целый ворох бумаг — фантазии всемогущего человека, — запирает ящик, кладет ключ в карман и уходит, не сказав ни слова. Министр откланивается и уходит, очарованный таким безоговорочным признанием своей правоты. На другой день декрет появляется в «Монитере».

Иногда за подписью этого министра.

Благодаря такому способу действия он всегда имеет про запас какую-нибудь неожиданность — а это большая сила; не находя в себе самом никакого внутреннего препятствия со стороны того, что у других людей называется совестью, он приводит в исполнение свой замысел наперекор всему, прибегает, как мы уже говорили, к чему угодно и достигает цели.

Иной раз он отступает, но вовсе не из каких-нибудь моральных соображений, а из соображений выгоды. Декреты о высылке восьмидесяти четырех депутатов, опубликованные 6 января в «Монитере», вызвали всеобщее возмущение. Франция была связана по рукам и ногам, но все же она содрогнулась. Второе декабря было еще слишком близко, всякое волнение грозило опасностью. Луи Бонапарт понял это. Через два дня должен был появиться второй декрет о высылке со списком восьмисот имен. Луи Бонапарт распорядился принести ему корректуру «Монитера»; список занимал четырнадцать столбцов официальной газеты. Он скомкал корректуру, бросил ее в огонь, и декрет не был опубликован. Расправа продолжалась без декретов.

В таких делах ему нужны помощники и сотрудники; ему нужны, как он сам выражается, «люди». Диоген искал человека с фонарем в руке; этот разыскивает людей, помахивая банковым билетом. И находит. Сочетание известных душевных свойств создает некую категорию людей, для которых Луи Бонапарт является своего рода естественным центром: они непреодолимо влекутся к нему, повинуясь таинственному закону тяготения, управляющему разумными существами, так же как и космическим атомом. Чтобы предпринять деяние 2 декабря, осуществить и завершить его, ему были необходимы особого рода люди, и они у него были. Ныне он окружен ими; эти люди составляют его двор и его свиту; они прибавляют ему блеска. Некоторые исторические эпохи создают плеяды великих людей, другие эпохи — плеяды негодяев.

Не следует, однако, смешивать эту эпоху — минуту Луи Бонапарта — с девятнадцатым веком; ядовитый гриб растет у подножия дуба, но это не дуб.