Наполеон. Мемуары корсиканца

Император неодобрительно посмотрел на меня.

— И вы тоже так думаете… Нет, тысяча раз — нет! Хотя я не жалею об этих мерзавцах. Скольких невинных они погубили в дни террора. Так что я оказался лишь невольным возмездием. Моя мать недаром цитировала Библию: «Ассур, жезл гнева Моего! И бич в его руке. Мое негодование». Я выступил только бичом Божьим. И народ это оценил. Когда якобинцев везли в ссылку, их с трудом спасли от разъяренной толпы.

Что же касается существа вопроса, Фуше был прав: уже тогда я начал подумывать о возвращении королевской власти. Я имел на то право. И сочинение Люсьена должно было подготовить общество… Впрочем, про Люсьена все вычеркните.

Итак, Франция благоденствовала. Я дал республике главное — справедливые законы, и ни одна страна мира не имела подобных. В Тюильри я собрал цвет мысли Франции, мы работали над Гражданским кодексом по десять часов ежедневно… Запомните: мой Кодекс я ценю больше, чем все свои победы! Да, были великие победы. Но слава моя не сводится к сорока выигранным битвам. И даже если Ватерлоо перечеркнет их, мой Гражданский кодекс пребудет вовеки. Он собрал воедино плоды великой революции, в нем идеи великих философов. И главное: собственность объявлялась священной. Ибо в стране, где правит собственность, — правят законы, а в стране, где правят неимущие, — правят законы природы.

Изменился и облик страны. За короткий срок были прорыты каналы, проложены новые дороги. Теперь эти дороги и каналы накрепко связали Францию и завоеванные мною земли.

Каждый мой шаг теперь должен был объединять. К примеру, я учредил орден Почетного легиона. Эти глупцы в Сенате уговаривали меня сделать орден чисто военным. Но я объяснил: в стране тридцать миллионов. И триста тысяч профессиональных военных — ничто по сравнению с этой массой. Чтобы орден Почетного легиона стал воистину почетным, он должен объединить заслуги военных и штатских. И я первый подал пример, когда на поле брани подписывал свои приказы «Бонапарт, член Академии».

В результате побед (и, следовательно, контрибуций) промышленность развивалась, музеи были переполнены сокровищами искусства побежденных стран. Никогда Франция не знала такого процветания! Не хватало лишь стабильности в управлении. По тогдашней Конституции я — главная причина благоденствия страны — в любой момент мог потерять свой пост по прихоти Сената. Чувствуя несуразность положения, сенаторы предложили продлить мои полномочия на десять лет. Я отказался и попросил провести плебисцит. И не ошибся — миллионы избирателей единодушно потребовали, чтобы я стал пожизненным консулом. Сенат наконец-то все понял и торопливо преподнес мне это звание.

В это время я окончательно развалил коалицию врагов Франции — выбил из нее Австрию. Мало выиграть войну, надо уметь заключить мир… Я умел это делать. Я послал брата Жозефа на переговоры с австрийцами — так я начал приучать Европу к новому блеску моего семейства. Но всю работу на переговорах, конечно, сделал Талейран. И сделал отлично… Правда, потом Фуше показал мне список подарков, которые Талейран получил от австрийцев во время подписания договора.

Я был взбешен — вызвал Талейрана. Прохвост объяснил: «Я брал эти подарки нарочно, чтобы австрийский двор поверил, будто я на их стороне. И что в результате?.. Как жаль, что Фуше, справедливо информировавший вас о подарках, не сообщил вам о перехваченной депеше Кобенцля [20] . — И Талейран с удовольствием процитировал: — «Вот он, несчастный договор, который мне пришлось подписать… он ужасен».

«Надеюсь, я не обманул ваши ожидания, генерал?» — спросил негодяй, не скрывая радостной улыбки. Мне оставалось только поздравить прохвоста с этой… дипломатической победой.

Мир принес мне всю Бельгию, Люксембург и германские владения по левому берегу Рейна. Я заставил Габсбурга признать и образованные мною республики — Батавскую, Гельветическую, Цизальпинскую и Лигурийскую. Все они становились практически частями Франции. Это уже были контуры величайшей державы — новой Римской империи.

Тогда же я сумел перетянуть на свою сторону еще одного вчерашнего врага — русского царя Павла. Я никогда его не видел, но сразу его понял. Это, пожалуй, был последний рыцарь… взбалмошный, сумасшедший, но рыцарь, заблудившийся в нашем жалком веке. Пленить его можно было только великодушием. Я отправил ему подарок — всех русских солдат, захваченных во время войны, велев одеть их в новенькие с иголочки мундиры. И ничего не попросил взамен. И он стал моим! Я написал ему письмо, где предложил разделить мир. В ответ он обещал направить своих бородатых казаков в поход на Индию. Да, он тоже был мечтателем…