Наполеон. Отец Евросоюза

На военном совете, состоявшемся 2 февраля в Бриеннском замке, решено было идти немедленно на Париж, и для того, чтобы предоставить Блюхеру, победителю при Ла-Ротьере, честь самостоятельного командования, равно как и с целью облегчить заботу о прокормлении громадной армии, решено было двигаться двумя колоннами. План был таков: силезская армия, присоединив к себе подле Шалона корпусы Иорка и Капцевича, идущие с Рейна, спустится вдоль Марны, богемская армия двинется к Труа, откуда направится к Парижу по обоим берегам Сены. И так велика была самоуверенность и близорукость союзных государей и их советников, что, игнорируя всякие стратегические соображения, они считались лишь с самолюбием своих генералов и с удобствами той или другой дневки.

Старый Блюхер, в котором еще не угасла удаль гусарского полковника, тотчас двинулся в путь. 3 февраля он был в Бро, 4-го – в Сомпюи, 6-го – в Гондроне; корпусы Иорка и Сакена он отрядил к Шато-Тьерри, а за ним самими на расстоянии двух дней пути следовали корпусы Клейста и Капцевича. Тем временем кунктатор Шварценберг с величественной медлительностью двигался к Труа. Вместо того, чтобы энергично преследовать французскую армию и разбить ее в этом городе, он колебался, беспрестанно отменял приказы, предпринимал контрмарши, и, напуганный смелыми рекогносцировками нескольких кавалерийских отрядов, дал Наполеону возможность предоставить своим солдатам время для отдыха, сосредоточить новые войска, реорганизовать свою армию – словом, прийти в себя и осмотреться среди этого хаотического беспорядка. Наполеон очистил Труа лишь 6 февраля, никак не потревоженный, и отошел к Ножану. При некоторой смелости, напав на Труа с востока от Лобресселя и с юга по дороге от Бар-сюр-Об, Шварценберг мог бы одним ударом закончить войну.

Наполеон был в чрезвычайно критическом положении. Его вступление в Труа имело жалкий вид: ни одного приветственного крика, угрюмое молчание, полное безлюдье на улицах; все население попряталось по домам. Военные магазины были пусты, у армии не было провианта, и достать его было негде, потому что население ничего не давало, припрятав запасы для предстоящих реквизиций неприятеля. Приближенные императора, штаб, войска – все было погружено в какое-то оцепенение. Старые солдаты говорили: «Где де мы остановимся?» Не унывал, один в стране и войске, – только император.

Шампобер, Монмирайль, Вошан, Монтеро; отступление союзников. Союзники считали французский подход уже почти законченным; в глазах же Наполеона он только начинался. В то время как медлительность Шварценберга оставляла Наполеону свободу действий, Блюхер опрометчиво предпринял боковое движение, причем расположил свои четыре корпуса уступами на расстояниях больше дневного перехода один от другого. Таким образом, он подставил свой фланг Наполеону. В ночь с 7 на 8 февраля, когда герцог Бассано вошел к императору в Ножане, чтобы предоставить ему для подписи депеши в Шатильон, он нашел его лежащим на полу над картой, утыканной булавками. «А, это вы, – сказал Наполеон, едва поворачивая к нему голову. – Я занят теперь совсем другими делами: в эту минуту я мысленно разбиваю Блюхера». На следующий день он отдал приказания. Виктор, имея Удино во второй линии, должен был оставаться в Ножане, чтобы воспрепятствовать переходу русско-австрийской армии через Сену, а корпус Мармона, уже начавший свое движение, конница Груши и гвардия должны были подняться вверх на Сезанн, чтобы атаковать силезскую армию, двигавшуюся по дороге из Шалона в Париж. Впрочем, император не торопился. Он уже два или три дня обдумывал этот искусный маневр, но не желал приступать к его исполнению, пока Блюхер не увязнет бесповоротно. Лишь 9 февраля Наполеон покинул Ножан; он переночевал в Сезанне и 10-го, соединившись в 9 часов утра с корпусом Мармона перед ущельями Сен-Гон, двинул свои войска в атаку. Корпус Олсуфьева, отброшенный с позиции на позицию за Шампобер, был почти весь истреблен. 1200–1500 русских остались на поле битвы, более 2000 попали в плен – в том числе Олсуфьев и два других генерала; французам досталось 15 орудий, обоз, знамена; спаслось от разгрома едва 1500 человек. Французские солдаты в порыве энтузиазма прозвали Шампоберский лес le Bois enchante.