Наполеон еще не потерял окончательной надежды вступить в переговоры с Александром; он пытался сделать это через генерала Тутолмина, через одного русского офицера Яковлева, через Кутузова, зондировать которого он поручил Мюрату. Царь оставался немым, непреклонным. Пожар Москвы, который он вначале приписывал Наполеону, осквернение его столицы и дворцов укрепили его в решении продолжать войну во что бы то ни стало. В Петербурге была еще партия мира, во главе с Румянцевым и Аракчеевым, но она была подавлена криками русских патриотов, французских эмигрантов, выходцев различных национальностей. Для последних конфликт перестал быть русским, он сделался космополитическим. Речь шла уже не только об избавлении России от нашествия; надо было «освободить» Европу. Александр вступил в еще более тесный союз с Англией и предоставил ей свой флот.
Повторяя неоднократно свои попытки завязать переговоры, Наполеон вместе с тем всячески заботился о реорганизации своих сил: он предписал Ларибуазьеру образовать новые батареи из русских пушек, найденных в Кремле; Мортье – укрепить Кремль, очистить подступы к нему, «взорвать многоглавую мечеть», как он называл своеобразную и дивную церковь Василия Блаженного. Он торопил дальнейшее движение корпусов, еще стоявших на Двине и Днепре. Он писал австрийскому императору об усилении корпуса Шварценберга, королю прусскому – о замене усталого контингента свежими полками, государям Рейнского Союза – о присылке новых войск. Он приказал приступить во Франции и Италии к набору 1813 года.
Император изучал проекты устрашения и раздробления России. Он говорил о своем намерении провозгласить себя королем Польши, вознаградить Иосифа Понятовского княжеством Смоленским, создать из казацких областей и Украйны самостоятельное королевство, устроив таким образом нечто подобное Рейнскому Союзу, именно «Привислинский союз». Он задумывал поднять казанских и крымских татар. Он велел изучать в московских архивах историю аристократических заговоров против царей, историю Пугачевского бунта, думая поднять русских крестьян обещанием свободы; и это намерение его внушало страх русскому дворянству и правительству, потому что в некоторых местах крепостные ждали от Наполеона своего освобождения.
Занятый всеми этими заботами и проектами, Наполеон продлил свое пребывание в Москве с 15 сентября до 19 октября – всего тридцать три дня. Это промедление стало одной из ближайших причин конечной катастрофы, потому что если солдаты и отдыхали, то лишенные фуража лошади продолжали гибнуть. Против массы казаков теперь уже не хватило бы кавалерии; вскоре стало очевидно, что не на чем везти те 600 орудий, которые привез с собой Наполеон, те, которые он хотел увезти, и ту массу повозок, которые нагружены были амуницией, съестными припасами и добычей. Другая опасность состояла в том, что Кутузов получал подкрепления, что северная русская армия, под командой Витгенштейна, увеличилась на 20 000 человек, отозванных из Финляндии, что южные русские армии приближались к русским коммуникационным линиям. Уже недалек был момент, когда перевес сил, находившийся вначале целиком на стороне Наполеона, начнет склоняться на сторону русских. К действиям регулярных армий присоединялись действия партизанских вождей: Фигнера, Сеславина, Давыдова, крестьянки Василисы, дворянки Надежды Дуровой. Партизаны и крестьяне задерживали гонцов, тревожили обозы, убивали отставших и мародеров.
Отступление казалось Наполеону операцией чрезвычайно опасной – с точки зрения политической – для его престижа в Европе и во Франции; с точки зрения военной – операцией чрезвычайно сложной, особенно если он хотел увести с собой русских пленных, собственных раненых, московскую французскую колонию, всю материальную часть, все свои трофеи. Одно время он думал перезимовать в Москве. Такой совет давал ему Дарю, «совет льва», как говорил император. Пусть так, но к весне пришлось бы съесть всех лошадей; все русские армии к тому времени усилились бы, объединились, сосредоточились. И в то время как Наполеон оставался бы отрезанным от остального мира, что стало бы с Европой, с Францией? Он подумывал также о движении на Петербург затем, чтобы, ограничившись тут одной демонстрацией, которая, однако, подняла бы его престиж, вернуться потом на Запад через Прибалтийский край. Наконец, он остановился на плане пробиться по Калужской дороге и вместо того, чтобы возвращаться на запад через области, уже разоренные великой армией, вернуться туда через южные области России, где все ресурсы еще оставались нетронутыми.