Читаем Наполеон. Последняя любовь полностью

Вещи Наполеона продолжали упаковывать, и мадам Бэлкум услышала шум в кухне. Там звучали голоса. Большинство из голосов она узнала, но некоторые из них были явно голосами французов. Беседа прерывалась взрывами хохота. Мадам уже собиралась пойти проверить, в чем дело, когда увидела, как по тропинке, ведущей в кухню, медленно и с чувством достоинства движется плотная фигура Киприани, метрдотеля императора. У него был розовый цвет лица и улыбка Санта Клауса. Фигурой он напоминал бочку, предназначенную для его родного вина.

— Мадам, мы… мы хотим… — но в этот момент его запас английских слов закончился, и он начал что-то быстро говорить по-французски, но мадам Бэлкум ничего не понимала.

Тогда он повернулся и махнул рукой. Под громкие крики одобрения к ним приблизилась процессия. Лепаж, шеф-повар императора, крепко держал один конец длинного блюда, а Перрон, дворецкий, также крепко держал второй конец блюда. Это была забавная пара. В течение тридцати лет Лепаж следил и переворачивал длинный вертел, на котором жарилось большинство блюд, готовившихся для Наполеона, и этого было вполне достаточно, чтобы испортить нормального хорошего повара. В обязанности Перрона входило проверять и отсеивать посетителей, которые под любым предлогом желали проникнуть к императору, поэтому он с подозрением относился к любому представителю человеческой расы. Но сейчас они оба пытались улыбаться.

На блюде лежал не торт, а удивительное произведение искусства. Торт был более трех футов высотой и украшен розовым кремом. Его также украшали карамель, леденцы, сахарные фигурки и кусочки корицы. Верх торта украшала сверкающая корона из жженного сахара.

Лепаж и Перрон отнесли этот шедевр кулинарии к столу, стоявшему под деревом, и осторожно водрузили на него блюдо.

— Добрейшая мадам, — продолжил Киприани. — Это наша благодарность и выражение, как это… уважения.

Все начали кланяться. Слуги Бэлкумов, которые до этого держались позади, начали аплодировать. Менти Тиммс даже изобразил несколько танцевальных па. Оба сына мадам Бэлкум быстро появились рядом. Они начали кругами ходить вокруг стола, им не терпелось попробовать удивительный торт.

У мадам Бэлкум повлажнели глаза, и она объявила всем, что ее глубоко растрогало их внимание. Ей никогда не приходилось видеть подобного торта и, видимо, в будущем она также не увидит ничего похожего. Потом она добавила, что всем очень жаль, что их покидает свита Наполеона.

Французы низко поклонились и ушли, а слуги Бэлкумов отправились на кухню. Младшие сыновья с трудом повиновались приказанию учителя продолжить занятия.

Джейн не сводила взгляд широко раскрытых глаз с произведения кулинарного искусства.

— Его можно есть?

— Вскоре от торта не останется ни крошки.

В этот момент появился бравый Гурго. На нем был настолько облегающий темно-синий мундир, что он чуть не лопался по швам.

Он остановился и поднял руку в воздух. Его грум понял приказание. К Гурго подвели коня, и он взлетел в седло, хотя обтягивающий мундир мешал его движениям.

Гурго широко раскрыл глаза, увидев розовый торт, но он проехал мимо мадам Бэлкум и ее дочери, будто они не были ему известны. Добравшись до главной дороги, он пришпорил коня и исчез в облаке пыли.

— Боже! Какие ужасные манеры! — заметила госпожа Бэлкум. — Джейн, он даже не взглянул на тебя, а мне казалось… Ну-у-у, мне показалось, что он интересовался тобой.

— Так оно и было, — ответила дочь. — Но меня он абсолютно не интересовал, и я дала ему это понять. Видимо, он сильно разозлился. Эти офицеры считают себя неотразимыми. До меня дошли слухи, что он пытался ухаживать еще кое за кем.

Все повозки отправились в путь, и скрип колес уже не был слышен, когда Наполеон и Бетси возвращались с прогулки по саду. Император с мрачным видом пошел к летнему домику. Бетси даже не взглянула на торт и исчезла в доме. Джейн посмотрела на мать и тоже пошла в дом. Через несколько минут она возвратилась с расстроенным видом.

Аршамбо подъехал в карете императора и вышел из нее. Вскоре появился Наполеон в парадной форме. Грудь у него сверкала от наград.

— Дорогая мадам, я надел эти награды в вашу честь, — сказал император, указывая на сверкающие драгоценными камнями награды. Он поцеловал мадам Бэлкум руку, а потом продолжал на английском, стараясь правильно употреблять слова. — Как я могу вас отблагодарить за все, что вы для меня сделали? Я был здесь очень счастлив и не думаю, что смогу в будущем оставаться таким счастливым.

— Но мы будем с вами часто встречаться?

— Это зависит не от меня. Мне не позволят свободно передвигаться по острову, и меня станут сильно охранять. — Он обратился к Джейн, стоящей возле матери. — Вы, мадемуазель Джейн, вы тоже были ко мне добры, и я буду скучать без вас, — он оглянулся.

— А где же Бетси-и? Неужели она не желает со мной попрощаться?

— Нет, генерал Бонапарт, — ответила Джейн. — Она не спустится вниз: Бетси лежит в постели и рыдает.

Книга вторая

Бетси подрастает

Глава первая

1

Перейти на страницу:

Все книги серии Венценосцы

Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.)
Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.)

Борджиа — знатный род испанского происхождения, игравший значительную роль в Италии пятнадцатого — начала шестнадцатого века. Наиболее известные его представители — Родриго Борджиа (папа Александр VI), Чезаре Борджиа, Лукреция Борджиа — удостоились внимания Вольтера и великих романистов Виктора Гюго и Александра Дюма. Сложившаяся легенда о Борджиа полна сенсационных сюжетов о самых страшных преступлениях этой семьи — убийствах, грабежах, нарушениях клятв и кровосмешении. Чезаре Борджиа — герцог Валентино неизменно предстает в этих сюжетах героем шпаги и отравленного вина. Признанный мастер исторической прозы Рафаэль Сабатини создает многообразный сложный портрет Чезаре Борджиа, проявившего себя как незаурядная личность при попытке подчинить и объединить целые области Италии. Высоко ценил политическую деятельность Чезаре Борджиа его современник Никколо Макиавелли, государственный секретарь флорентийской Синьории, которому герцог послужил прообразом его `Государя` — книги, навсегда обессмертившей имя великого флорентийца.

Рафаэль Сабатини

Приключения / Исторические приключения

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман