Читаем Наполеон. Последняя любовь полностью

Он был настолько погружен в мрачные мысли по поводу неприятной беседы, что совсем не обращал внимания на красоту резиденции губернаторов острова Святой Елены. «Плантейшн-Хаус» был большим белым двухэтажным зданием. По обеим его сторонам были расположены пристройки. Во время поздней осени на острове цвели огромные клумбы цветов, редко посаженные вокруг дома деревья были великолепны. Ему всегда нравилось, что деревья, привезенные из Англии, прекрасно уживались на острове рядом с представителями местной флоры. Здесь росли дубы. Их благородные вершины возвышались над остальной растительностью. Их пытались догнать зеленые сосны. Далее шел ряд каштанов, красивые тополя и кедры, даже несколько березок и буков. Естественные оттенки листвы, казалось, помогали оценить красоту дерева. Эти стойкие, как жители острова Альбион, с которого они пожаловали сюда, деревья прекрасно сочетались с более пышной и яркой растительностью Востока — баньянами, тамариндами, кокосовыми пальмами, американским лавром. Когда господин Бэлкум поселился в «Брайарсе», он хотел, чтобы пришельцы с Севера своим благородством подчеркивали пышность и красоту Востока, и ему удалось этого добиться.

Но сейчас он смотрел на все равнодушным взглядом. Он не обратил внимания на цепочку высоких черных людей, продвигавшихся наискось по зеленому газону перед домом. Они одинаковым движением взмахивали серпами, и господин Вильям Бэлкум даже не заметил новых работников. Если бы он их пересчитал, то узнал бы, что их двадцать восемь человек.

Контора губернатора помещалась в одном крыле, и Бэлкум отправился к боковому входу.

Каблуки дворецкого резко стучали по полу из твердых пород дерева. Дворецкий важно вышагивал впереди.

— Бэлкум? — переспросил он. — Его превосходительство сейчас вас примет. — Он указал на твердую деревянную скамью. — Садитесь, Бэлкум.

— Благодарю вас, — ответил Вильям Бэлкум. — Я хотел бы обратить ваше внимание на тот факт, что в английском языке существует слово, которое следует постоянно использовать, но, кажется, оно вам не знакомо. Это слово «мистер».

Дворецкий смотрел на него с таким видом, будто не понимал, о чем идет речь.

— Как? — пробормотал он.

Господину Бэлкуму было известно, что у губернатора было пять камердинеров и множество других слуг. Он надеялся, что остальные слуги у него более вежливые, чем этот хам, но потом засомневался.

В приемной стены были отделаны панелями из дуба, а камин из красных кирпичей покрыт серым налетом пепла, скопившимся за многие годы. Господин Бэлкум сел и стал ждать. В глубине анфилады комнат он увидел длинный концертный зал с белыми стенами.

Если бы он владел даром предвидения, то знал бы, что через несколько лет судно, плывущее из Лондона в Австралию, где он будет должен занять пост казначея провинции Нового Южного Уэльса, пристанет к порту Святой Елены, и ему отведут апартаменты на втором этаже прямо под залом приемов.

Дожидаясь аудиенции, он подумал про себя: «Если ты живешь в резиденции губернатора, конечно, не стоит беспокоиться об условиях жизни в Лонгвуде».

Сэру Хадсону Лоуву к тому времени удалось дважды повидать Наполеона, и оба раза тот гневно протестовал по поводу невыносимых условий жизни. Сейчас губернатор сидел за прекрасным столом орехового дерева. Лицо у него осунулось, глаза горели, манеры стали более резкими и неприятными.

— Приведите Бэлкума, — сказал он секретарю.

На столе царил идеальный порядок, но пока он ждал господина Бэлкума, он суетливыми движениями поменял местами некоторые бумаги.

— Следуйте за мной, Бэлкум, — объявил секретарь. — Его превосходительство ожидает вас.

Эхо их шагов сопровождалось звуком шагов и смехом у главного входа — это леди Лоув возвратилась с прогулки с двумя детьми от первого брака, с племянниками и племянницами. Они повидали во время прогулки много интересного и живо обменивались впечатлениями.

Лоув взял перо и сделал вид, что крайне занят. Прошло две минуты, прежде чем он взглянул на господина Бэлкума.

— О, Бэлкум, садитесь. Нам следует поговорить о многом.

— Да, Ваше Превосходительство, — ответил Вильям Бэлкум, садясь в кресло.

Губернатор одарил его резким взглядом из-под рыжих бровей.

— Бэлкум, вы поддерживали с Бонапартом близкие отношения со дня его появления на острове.

— Это была простая необходимость, потому что фирма, которую я представляю, должна снабжать его всем необходимым.

— Мне доложили, что у вас с ним дружеские отношения. У вас и у вашего семейства.

— В течение двух месяцев он гостил у меня в доме, — тихо сказал Бэлкум.

— Это необходимо прекратить! С этого момента, Бэлкум, ваши отношения должны проходить только на деловой основе. Вам ясно?

— Довольно сложно будет сменить дружелюбие на невежливость… Если вы настаиваете именно на этом.

— Я ничего не говорил по поводу невежливости. Но возможно, все этим закончится. Вам известно, что вскоре будет принят закон, по которому считается тяжким нарушением правил иметь какие-либо отношения с Бонапартом и его свитой, кроме чисто коммерческих.

Вильям Бэлкум взглянул на губернатора.

Перейти на страницу:

Все книги серии Венценосцы

Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.)
Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.)

Борджиа — знатный род испанского происхождения, игравший значительную роль в Италии пятнадцатого — начала шестнадцатого века. Наиболее известные его представители — Родриго Борджиа (папа Александр VI), Чезаре Борджиа, Лукреция Борджиа — удостоились внимания Вольтера и великих романистов Виктора Гюго и Александра Дюма. Сложившаяся легенда о Борджиа полна сенсационных сюжетов о самых страшных преступлениях этой семьи — убийствах, грабежах, нарушениях клятв и кровосмешении. Чезаре Борджиа — герцог Валентино неизменно предстает в этих сюжетах героем шпаги и отравленного вина. Признанный мастер исторической прозы Рафаэль Сабатини создает многообразный сложный портрет Чезаре Борджиа, проявившего себя как незаурядная личность при попытке подчинить и объединить целые области Италии. Высоко ценил политическую деятельность Чезаре Борджиа его современник Никколо Макиавелли, государственный секретарь флорентийской Синьории, которому герцог послужил прообразом его `Государя` — книги, навсегда обессмертившей имя великого флорентийца.

Рафаэль Сабатини

Приключения / Исторические приключения

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги