Наполеон. Заговоры и покушения

В тот же день Реаль подробно пересказал все первому консулу. Тот выглядел озабоченным и, отпуская Реаля, приказал:

— Найдите Савари! Пусть он срочно зайдет ко мне.

Адъютант Наполеона, ставший совсем недавно генералом, не заставил себя долго ждать и нашел его за столом перед картой Нормандского побережья Франции. Первый консул подробно объяснил Савари, чего хочет. В завершении он сказал:

— Поезжайте туда немедленно. Каждое утро информируйте меня обо всем, что вам удастся разузнать. Они все должны быть арестованы прямо на берегу. Нельзя допустить, чтобы вновь прибывшие вошли в контакт с местными бандитами.

* * *

Савари отбыл из Парижа в семь часов вечера, сопровождаемый отрядом элитных жандармов, переодетых в штатское. С собой он взял и юного Троша.

Позже Савари вспоминал:

«По дороге он с настоящей наивностью рассказывал мне о своей судьбе. Он только сейчас понял, что его втянули в интригу, которая могла привести его на эшафот, и теперь готов был проявить максимум усердия, чтобы расставить ловушку тем, кто должен был прибыть».

Вечером следующего дня они уже были в Дьеппе. Супрефект полиции этого порта на берегу Ла-Манша встретил их и повел к пристани.

— Откуда они могут появиться? — спросил Савари. Супрефект указал куда-то поверх его плеча, и, приглядевшись внимательнее, Савари рассмотрел на море два слабо мерцавших огонька.

— Английский парусник, — сказал супрефект своим сиплым надтреснутым голосом. — Он уже несколько дней курсирует в районе Дьеппа и соседнего городка Трепор.

Трош с готовностью подтвердил, что это именно тот корабль, с которого были осуществлены три предыдущих высадки. Но на этот раз парусник не подходил близко к берегу. Приказав местным полицейским продолжать быть начеку, Савари, оседлав лошадь, помчался в Бивилль, сопровождаемый Трошем и жандармами.

Бивилль был угрюмым приморским городком, открытым всем ветрам, сумрачным и неприветливым. Собственно, состоял он из одной единственной улицы, и однообразие серых домиков, крытых одинаковой черепицей, нарушали лишь скалы — темная масса скал и рифов, похожих на гигантских солдат в остроконечных шлемах. Более безрадостной и скучной местности Савари еще не приходилось видеть.

Местные жители смотрели на чужаков со смесью любопытства и страха. Над домом, на который указал Трош, поднимался тонкий столб дыма. Значит, в доме кто-то был. Дом был расположен очень удачно: он был самым крайним в городке, находился в двух шагах от моря, в него легко можно было войти и выйти, оставшись незамеченным. Два небольших окошка, дверь и облезлый бочонок для сбора дождевой воды. Казалось бы, ничего особенного. Но когда Савари подобрался поближе, он увидел, что окна оснащены тяжелыми засовами, а старая дверь обита железом. Весьма странные меры предосторожности для дома простого моряка.

Подобравшись совсем близко, Савари осторожно прильнул к оконному стеклу и заглянул внутрь. Довольно большая комната, освещенная бледным светом, была совершенно без мебели, если не считать большого стола и нескольких деревянных ящиков. На столе стояла корзина, из которой соблазнительно выглядывал окорок (ветчина), коврига хлеба и горлышко бутылки. Трош рассказал, что именно так встречают эмиссаров Лондона:

— Они должны скоро прибыть, я же говорил вам. Нужно следить за приливом.

Время поджимало, и Савари решил посмотреть, есть ли кто внутри. Он приказал жандармам окружить дом и подтолкнул Троша вперед. Тот сначала замялся, но потом медленно открыл дверь и вошел…

К счастью, в доме была лишь жена хозяина, которая знала Троша и, ни на секунду не сомневаясь, что перед ней вновь прибывшие, спросила того, сколько человек высадилось на этот раз.

— Я прибыл не с берега, — ответил ей молодой человек.

— Тогда, если вы туда пойдете, вы найдете там малыша Пажо. Он ждал вас здесь, а час назад пошел на берег вместе с беззубым Жаком.

Малыш Пажо был приятелем Троша, и его функции ограничивались тасканием багажа прибывающих из Англии. А на Жака вообще можно было не обращать внимания: это был местный сумасшедший, он ходил за малышом Пажо, как собачка, потому что тот не ругался и не прогонял его, как это делали все остальные жители Бивилля.