Наполеон. Заговоры и покушения

Это сообщение заставило Наполеона примчаться в Париж. На торжественном приеме 23 января 1809 года император в ярости набросился на Талейрана, публично напомнив ему все измены и соучастие в самых темных делах. «Вы заслужили, – кричал он, – чтобы я вас разбил, как стекло, и у меня есть власть сделать это! Но я слишком вас презираю, чтобы взять на себя этот труд! Почему я вас еще не повесил на решетке площади Каррузель? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы – грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь!»

Эту сцену многократно описывали. И действительно, это одна из наиболее драматических сцен в наполеоновской истории. Император был в настоящем бешенстве, он осыпал Талейрана самыми грубыми ругательствами, называл его вором, клятвопреступником, изменником, продажным человеком, способным за деньги продать собственного отца, обвинял его в убийстве герцога Энгиенского.

Присутствовавшие при этом придворные словно окаменели. Всем было не по себе. Каждый чувствовал, что император ведет себя не очень достойно. Только Талейран, равнодушный и не чувствительный к оскорблениям, продолжал стоять со спокойно-высокомерным выражением на лице. По окончании бури он, прихрамывая, покинул приемную, по пути заметив:

– Как жаль, господа, что такой великий человек так плохо воспитан.

А в передней он прошептал одному из своих близких знакомых:

– Такие вещи не прощают.

Все думали, что после этого Талейрана арестуют, но этого не произошло.

О том, что произошло дальше, биограф Талейрана Ю.В. Борисов пишет так:

«Но неприятности только начинались. Быть в опале у могущественного монарха – дело опасное. Вот-вот могли обнаружиться преступные связи князя с австрийским двором. Этого не произошло. Но полиция перехватила несколько писем, которые ставили под сомнение лояльность Талейрана. На этот раз Наполеон хотел отдать своего бывшего Великого камергера под суд. Но вмешались влиятельные заступники. Судебное преследование не состоялось. Приказ о высылке отменяли дважды. Император угрожал, но решительного удара почему-то не наносил».

Все ждали отставки и Фуше, но и тут ожидания оказались обманутыми: Фуше пока остался на месте. Как всегда, он спрятался за спину более сильного, который и послужил ему громоотводом. Его отставка, как мы уже знаем, наступит лишь в июне 1810 года.

Талейран же, как ни в чем не бывало, заявил, что ничто не способно ни преодолеть, ни ослабить его признательности и верности императору, которые он сохранит до конца жизни.

«Такие вещи не прощают», – сказал Талейран. Эти слова многое объясняют. Каждый знает, что прощать легко лишь тогда, когда это не затрагивает наших интересов. Интересы Талейрана были затронуты капитально, и оставить это без адекватного ответа он не мог. Как говорится, люди мы не злопамятные, но очень злые и с очень хорошей памятью…

А еще через некоторое время были не менее капитально затронуты интересы и другого влиятельного политика – а именно Жозефа Фуше. Поэтому и его слова о легкости, с которой был осуществлен захват власти в Париже генералом Мале, а также о том, что все было готово для начала работы Временного правительства, отнюдь не кажутся не только неправдой, но и даже преувеличением.

Глава седьмая. Горе-террорист Эрнест фон Ла Сала

Что я, собака, что ли, которую всякий прохожий на улице может убить?

Наполеон

На меня производит впечатление величие страсти, но я всегда страдаю, когда она выходит за рамки вероятного.

Наполеон

В одном из многочисленных писем Наполеон писал своей жене Жозефине:

«Королева Пруссии очень привлекательна; она полна кокетства в отношении меня, но не надо ревновать, мое сердце, как натертый воском холст, – все это с него стекает на пол».

Но королева Пруссии Луиза Макленбургская не была единственной привлекательной женщиной в Берлине, желавшей понравиться повелителю всей Европы. Почти все придворные дамы мечтали об этом, и готовящийся приезд Наполеона в Берлин перевел эту их страсть из разряда грез во вполне практическое русло. Больше других старалась молодая графиня Н…, признанная красавица, избалованная вниманием мужчин и не без оснований считавшая себя неотразимой.