Наполеоновские войны

«Конечно, торговля [в гаванях] возобновилась, но даже там, где удалось достигнуть довольно высокого её уровня, большая их часть потеряла своё значение как международных пакгаузов и превратилась лишь в региональные порты. А их промышленность стала относительно куда менее эффективной»[345].

Как отмечает Крузе, большая часть этих явлений, скорее всего, была в конечном счёте неизбежна, учитывая превосходную организацию и относительно низкий уровень издержек британской экономики, поэтому война лишь ускорила и сильно обострила этот процесс. Но на этом тенденция наполеоновских войн к «пасторализации» континента не остановилась. Благодаря огромным количествам земли, поступившим на рынок по всей Европе, огромные прибыли, которые можно было получать на поставках продовольствия армиям, господствующая экономическая неопределённость, а, по крайней мере, в Великой Франции и её сателлитах упорные усилия Наполеона превратить земельную собственность в фундамент видного положения сильно повысили привлекательность вложений в сельское хозяйство. Точно так же, как это случилось в Британии, значительная часть капитала, который иначе попал бы в промышленность, была отвлечена в земледелие, к тому же исподволь укреплялись общественные предрассудки против «торгашества».

Более того, опять же благодаря войнам, даже тогда, когда капитал вкладывался в промышленность, он совсем не обязательно шёл на пользу. Во-первых, оказалось, что на таких территориях, как Голландия, Вестфалия, Берг и Итальянское королевство, которые de facto находились под французским правлением, но не входили в состав собственно Великой Франции, значительная нарождающаяся промышленность, которой они обладали, непрерывно подвергалась воздействию имевшей ярко выраженный протекционистский характер тарифной политики, навязанной Наполеоном. Но она не приносила больших выгод и охваченным ею регионам. Иностранные промышленники, всегда отстававшие от Британии в области техники и технологии, чтобы остаться на высоте, сильно зависели от нововведений, которые они видели в её промышленности. Они, часто приезжая в Британию и пристально изучая её продукцию, старались скопировать все новинки. Нечего и говорить, что наполеоновские войны (и, конечно, предшествовавшие им революционные) почти прекратили эти контакты. Некоторые элементы заимствования сохранились — хлопчатобумажный магнат, Левин Баувенс (Lievin Bauwens), сумел внедрить машинное прядение на своих предприятиях, контрабандным путём получив из Британии мюль-машину и пять квалифицированных рабочих — к тому же, особенно в области печатания на хлопчатобумажных тканях, имелись определённые достижения внутри страны. Однако только в хлопчатобумажной промышленности, и то лишь в ограниченной степени, были хоть какие-то реальные успехи в попытках удержаться на одном уровне с Британией, поскольку технологические преимущества, которыми она пользовалась, значительно возросли. Таким образом, те отрасли промышленности во Франции, Бельгии, Рейнланде и других местах, где наблюдался прогресс, находившиеся, так же как их продукция, под ревностной опекой протекционистской политики, развивались в угрожающе неустойчивом окружении, в результате чего, когда после 1814 г. британские товары вновь хлынули на европейский рынок, не мог не наступить тяжёлый период спада, при этом некоторые крупные предприятия, такие как Ришар-Ленуар и Баувенс фактически погибли. Последнее, но не по важности:, не следует также забывать, что, в частности, хлопчатобумажная промышленность в течение всей войны работала в очень сложных условиях: хлопок всегда очень дорого стоил, а временами его не хватало (например, в 1808 г. возникла угроза полного прекращения импорта), вдобавок имелась серьёзная нехватка машинного оборудования. Неурядицы такого рода приводили к тому, что себестоимость доходила до цифр, в четыре раза превышавших себестоимость аналогичного товара за Ла-Маншем.