Наполеоныч. Дедушка русского шансона

Мой ныне добрый приятель, писатель, специалист по истории дореволюционной эстрады Максим Кравчинский считает, что еще раньше интерес читающей публики к извечному русскому выбору «воля-неволя» сформировали отечественные поэты. Уже к середине XIX века появилось огромное количество профессиональных стихотворений, положенных на профессиональную же, авторскую музыку и сделавшихся популярными в народе романсами и песнями. «Не слышно шуму городского» (Ф. Глинка), «Узник» (М. Лермонтов), «Она хохотала» (А. Майков), «Колодники» (А. Толстой) и т. д.

Все верно. Начиная с поколения Пушкина и Глинки наши творческие деятели всерьез стали обращаться к национальной традиции. Причем в первую очередь через интерес к народности, к этнографическому колориту. Пушкин в литературе, а Глинка в музыке одними из первых взялись описывать тьму наших национальных привычек, обычаев и способов видения мира. В чем, как известно, зело преуспели. С тех пор лучшие образчики творчества отечественных поэтов, композиторов, писателей становились теми капиллярами, по которым фольклор, в том числе каторжанский-песенный, проникал во все слои общества. Иное дело, что, несмотря на повсеместное бытование, ни с больших, ни с малых эстрад эти песни не звучали. И хотя Гартевельд, будучи человеком, варившимся в гуще культурной жизни двух российских столиц, несомненно, был знаком с ними, песенные страдания неволи до поры его отчего-то не впечатляли.

* * *

18 декабря 1902 года в МХТ с небывалым успехом состоялась премьера новой пьесы Максима Горького «На дне» в постановке Станиславского и Немировича-Данченко. На сцене блистал поистине звездный состав: Книппер-Чехова в роли Насти, Качалов в роли Барона, Москвин в роли Луки и сам Станиславский в образе Сатина. В начале второго акта и в финале пьесы прозвучала песня «Солнце всходит и заходит». Та самая, которую «испортил» дурак Актер. Помните, из школьной программы?

Сцена из спектакля М. Горького «На дне» (1902)

Бубнов. Наливай ему, Сатин! Зоб, садись! Эх, братцы! Много ли человеку надо? Вот я — выпил и — рад! Зоб!.. Затягивай… любимую! Запою… заплачу!..

Кривой Зоб (запевает). Со-олнце всходит и захо-оди-ит…

Бубнов (подхватывая). А-а в тюрьме моей темно-о!

Дверь быстро отворяется.

Барон (стоя на пороге, кричит). Эй… вы! Иди… идите сюда! На пустыре… там… Актер… удавился!

Молчание. Все смотрят на Барона. Из-за его спины появляется Настя и медленно, широко раскрыв глаза, идет к столу.

Сатин (негромко). Эх… испортил песню… дур-рак!

Занавес

Горький ввел текст песни в пьесу не полностью, но как раз в подобной сокращенной версии она и получила широчайшее распространение^[15]. У песни имелась своя, хоть и не оригинальная мелодия[16]. Но чаще она исполнялась на более знакомый простому люду мотив «Черного ворона». Того самого, что «добычи не дождется». Вследствие чего… Далее — умные слова от умных специалистов: «произошла контаминация ее (песни «Солнце всходит». — Авт.) с последним (с песней «Черный ворон». — Авт.) в процессе дальнейшего бытования и фольклоризации».

В нотных изданиях того периода авторство текста частенько приписывалось самому Алексею Максимовичу. Подобная версия встречается и в наши дни. На самом же деле Горький узнал о существовании «Солнца» от своего друга — поэта, музыканта и литератора Степана Петрова, более известного в тогдашних творческих кругах под псевдонимом «Скиталец».

М. Горький и С. Г. Скиталец (Петров) с гуслями

Он, в свою очередь, услышал песню про солнце в ходе своих очередных скитаний.

Услышал в исполнении самарской рабочей артели и, что называется, запал.

А вышло тогда, со слов самого Скитальца, так: