«…говорить о своих отдельных беседах с арестантами я не буду. Каждая личность интересна по стольку, по скольку она рисует драму своей жизни, а этих драм, самых разнообразных, самых изумительных, общественных и личных, в камерах этих мрачных зданий до 600, и передать их нет возможности. Политических заключенных там около 300, и беседа с ними составила бы страницу из истории русской революции…»
Ну не хочет, не желает Вильгельм Наполеонович писать историю русской революции! Имеет на то полное право. Причем, словно в очередной раз подстраховываясь, в дальнейшем витиевато оговорится, что песни политических каторжан «хотя и богаты по своему общественному содержанию, но, к сожалению, в музыкальном отношении они совершенно ничтожны, ибо отражают в себе западные уличные мотивы». Правда, позднее в своей книге «Каторга и бродяги Сибири» Гартевельд не обойдет молчанием свои встречи с политическими ссыльными и каторжанами, но опишет их политкорректно и отстраненно — именно как этнограф и «человек над схваткой».
За вторую поразившую Гартевельда каторжную песню сказать не берусь — слишком велика по тем временам выборка потенциальных претендентов. А все потому, что бешеный успех «Солнца» немедля породил к жизни моду на новый песенный жанр, окрещенный «рваным» — то ли из-за внешнего вида исполнителей, то ли из-за «рвущих душу» текстов. Представители тогдашней популярной музыки с немалым энтузиазмом взялись примерять на себя маску босяка, исполняя песни улицы, нищеты и горя. Причем на этой, весьма доходной, особенно по первости, эстрадной стезе подвизались как разного рода бездарности и конъюнктурщики, так и признанные мастера сцены. Репертуар «рванины» в основном состоял из неуклюжих подделок и пародий на подлинные, истинно народные песни дна. Хотя попадались среди этого сора и редкие жемчужины. Такие, как, например, ставшая классикой жанра:
Гартевельдовская версия: «две песни как озарение», разумеется, изящная. Только непонятно: зачем было выжидать почти три года?
Изящная, но единственная ли? Положа руку на сердце, Гартевельд был более мастеровитым пианистом и аранжировщиком, нежели композитором. Не Чайковский, не Прокофьев, не Рахманинов… В данном случае снова оговорюсь, что не являюсь специалистом в области теории музыки, а потому высказываю сугубо личное, дилетантское мнение. Хотя…
Помните разгромную рецензию гартевельдовской оперы в московском «Театрале»? А вот передо мной страница еженедельной газеты «Восточное обозрение», издаваемой в Иркутске. Номер за 26 апреля 1905 года. То бишь минуло десять лет. В разделе «Театральная хроника» — рецензия на постановку оперы Гартевельда «Песнь торжествующей любви» в местном театре:
«Слабыми сторонами автора его первой оперы служат недостаточная мелодическая изобретательность, неумение писать широкую мелодию, которая у него всегда состоит из коротких музыкальных фраз или склеенных довольно искусственно между собой без необходимой цельности, как повторяющихся в куплетной форме…;
Неумение разрабатывать указывает на слабую технику автора…;
На наш взгляд вся эта опера в настоящем представляет скорее сырой материал, из которого при дальнейшей более зрелой обработке может получиться действительный вклад в оперную литературу…;
Постановку в этом сезоне «Песни торжествующей любви» следует признать неудачной…»