Наполеоныч. Дедушка русского шансона

«Композитор В. Н. Гартевельд устраивает в разных городах концерты, на которых демонстрирует собранные им песни, причем особенным успехом пользуется «Кандальный марш», хоровое исполнение которого сопровождается звоном кандалов. Вследствие сего и принимая во внимание, что подобное исполнение означенного марша, внося нежелательное возбуждение в общественную среду, может вместе с тем вызвать сочувствие к преступным элементам, подвергшимся за свою деятельность законному возмездию, имею честь, согласно приказанию господина министра внутренних дел, уведомить ваше превосходительство, что в дальнейшем исполнение помянутого «Кандального марша» на концертах не должно быть допускаемо».

М-да… Что бы там ни говорили, но Петр Аркадьевич был большим гуманистом. По крайней мере, именно с такой стороны он проявил себя в ситуации с Наполеонычем. Ведь, согласитесь, премьер запросто, росчерком пера мог прикрыть всю эту концертную лавочку? Ан нет. Столыпин наложил табу на одну только, конкретную композицию[74].

Другое дело, что к этому времени гастроли бродячей труппы Гартевельд & Со и без того сворачивались. Сами по себе. Безо всяких ограничительных и запретительных воздействий извне. Оно и понятно: во-первых, три месяца беспрерывного чеса по городам и весям любого профессионала утомят. А во-вторых, у артистов кочевого коллектива Вильгельма Наполеоновича имелась постоянная, основная работа. Так что к началу нового московского театрального сезона артистам всяко требовалось завязать с халтурой и вернуться к основному месту службы в оперную дирекцию Антона Эйхенвальда.

И даже если допустить, что в начале сентября несколько концертов в прежнем либо в усеченном составе коллективом еще где-то и были отыграны, то уже к октябрю Вильгельм Наполеонович окончательно возвратился в Москву, где его заждалась молодая интересная супруга в интересном же положении. Впрочем, дабы не терять форму, Гартевельд продолжит периодические выступления в изначальном, столь любимом ему формате «один я, без ансамбля».

Из газеты «Раннее утро», 13 октября 1909 года:

«Секретарем Общества фабричных врачей И. Д. Астрахановым в громадном зале при фабрике Гюбнер, на Девичьем поле, была прочитана лекция для рабочих «Знаменитый врач и человек Ф. Гааз». На лекции демонстрировались туманные картины и, кроме того, исполнение на оксетофоне (усовершенствованный граммофон. — И. Ш.) ряда песен каторжан, собранных композитором Гартевельдом. Присутствовало более тысячи рабочих, — громадный зал не мог вместить всех желающих».

«Подкандальный марш» на этих концертах-лекциях отныне не исполняется. Более того, сыскать саму эту пластиночку становится весьма проблематично: под занавес года очередной полицейский циркуляр предпишет провести «немедленную конфискацию» остатков нераспроданного тиража пластинки с записью оного. Иное дело, что все равно к тому времени все, кто хотел, — его уже услышали. А те, кто и не хотел, что-то такое о нем слышали или прочитали.

Из газеты «Русское слово», 7 октября 1909 года:

Замечу, что даже и такая газетная строчка, все едино, льет воду на мельницу Наполеоныча. Два ключевых слова — «запретили» и «Гартевельд». И — все! Сработало! И на имидж, и на запоминание фамилии. Вообще, Вильгельм Наполеонович — большая умничка. Он интуитивно понял, что подавляющее большинство людей любят новости глазами. Как мужчина женщину. Отсюда — частота упоминания имени Гартевельда в прессе на рубеже 1900–1910-х годов. Где значимость персонажа определялась по так называемому «модулю»: не важно, что именно говорят (хотя бы и ругают), важен сам факт упоминания.

Персонально моя самая любимая газетная заметка, связанная с Наполеонычем, носит прелестное название — «Композитора Гартевельда укусила лошадь». Аллюзии с Остапом Бендером напрашиваются сами собой, не правда ли?

Из газеты «Раннее утро», 6 июня 1912 года: