Напоследок

Человек этот, пусть будет зваться N, вскоре уехал в другую страну и, думаю, неплохо там обустроился. И вот теперь один м-м-м, говнюк, звонит мне с радостным известием. Дескать, тот тип две недели будет в Москве и непременно захочет заглянуть ко мне. «Даже если не захочет, даже если забыл давно ту историю с вашим долгом, уж будьте уверены, я обязательно ему напомню. И адреса подскажу. И суммы которыми вы сейчас ворочаете…»

– То есть тот, который говнюк, стал шантажировать тем, что напомнит о тебе Эну? – переспрашиваю, отчаянно пытаясь разобраться. – И что говнюк хочет взамен своего молчания? Александра Григорьевна, может вам нужно обратиться за помощью к тем молодчикам, что меня от Рыбки и Лилички вызволяли?

– Говнюк не требует ничего. Ему просто хочется поиздеваться. Обращаться ни к кому не хочу – нет повода. Тут ведь не в деньгах дело, никто с меня ничего требовать не станет. Говнюк просчитался. В материальном смысле приезд Эна для меня ничем не опасен. А вот в моральном… Не могу его видеть. Не хочу разбираться, анализировать, ворошить, высказывать… Тьфу! Просто мне нужно уехать от греха подальше. Отдохнуть, отвлечься – это дело… Я не хочу встречаться с N. Совсем не хочу. Когда-то я слишком любила его, чтобы теперь воевать с ним. Правильнее просто не напрягать ситуацию и не допустить встречу. В некотором смысле я даже благодарна говнюку. Он молодец, что предупредил меня о приезде N. А то я лет сто бы еще на этот отпуск раскачивалась! А так, представь: настоящие рождественские каникулы! Как в сказке, как не со мной… – маман явно все уже решила. – Жаль только, что предупредил настолько незаблаговременно. Единственные деньги на руках – твои…

– Ничего-ничего, – лепечу скороговоркой. – Это как раз не самое страшное…

– Бываю люди, встреча с которыми, увы, может окончиться только ссорой, – вздыхает маман. – И при этом, как не печально, именно ссора с этими людьми отчего-то кажется непереносимой. С N мы когда-то расстались очень холодно, но вполне достойно. Я не перенесу упреков и каких-нибудь гадостей в свой адрес из его уст…

Ух! Знала бы маман, как я ее понимаю. Интересно, это наследственность, или все женщины устроены одинаково? Объявившийся в Москве Артур был в каком-то смысле моим Эном… Толкьо еще хуже, потому что расстались мы не из-за его, а из-за моего предательства, то есть «упреки и гадости из его уст» были бы вполне обоснованы. А это еще сложнее…

– Александра Григорьевна, вы едете одна? – на миг мелькает мысль забросить все к чертям и тоже уехать…

– За кого ты меня принимаешь! – обиженно фыркает маман. – Разве может уважающая себя женщина провести раз в жизни устроенный отпуск в одиночестве?! С любовником, разумеется. С каким – еще не решила…

Ясно. Для меня поездка отменяется…

* * *

Грустные мысли табунами мотаются по сознанию. Жизнь прожита в впустую. Мир, который удалось состряпать за это время рассыпается от малейшего дуновения ветра. Совпадения, всего-навсего совпадения, а в результате – я без средств заработка, перспектив и планов на будущее. Нет, разумеется, пока руки-ноги целы, нечего впадать в уныние. Я понимаю это. Я даже примерно представляю уже к кому поплетусь узнавать насчет работы. Именно «поплетусь», потому что желания ни малейшего. Где гарантии, что мой злой рок не просочится в любое место, куда меня угораздит зайти. Снова Лиличка с Рыбкой. Или, как в случае с маман и квартирантами, снова нелепая случайность накорню подрубит вариант, в который больше всего верилось. Ведь я действительно рассчитывала на эти деньги. Как бы там не крутила носом, доказывая, что ни от кого не завишу – рассчитывала… А еще я действительно думала, что Артур всю жизнь будет помнить и желать только меня. А еще я хотела, по-настоящему хотела участвовать в том Мариковском спектакле…

– Вот, – стараюсь выглядеть, как можно бодрее, хотя в душе удивляюсь, как заставила себя все же пойти на это собеседование. Самым сильным желанием еще с утра было – запереться на все замки, отключить телефоны и ждать весны… Общение – не то, что с врагами, даже с самыми близкими знакомыми – казалось убийственно тяжелой задаче. Но вот я здесь. И даже улыбаюсь, и соображаю еще что-то понемногу…

– Заявление, – читает вслух Рыбка с протянутого мною листа, – Прошу уволить меня по собственному… – он поднимает голову. Маленькие поросячьи глазки полны искреннего недоумения. – Ты чего? Нам такого не надо. Работай себе на здоровье, нам на карман. Угнетать тебя тут никто не намерен. Что ж мы, изверги что ль, такой мелкой мстишкой заниматься? Что было – проехали. Раз уж сложилось, что ты снова под нами – давай работать. Мешать тебе никто не намерен. Мы тут такие перемены у вас в театре затеваем! Лиличка с Карпушей такого понапридумывали, будете, как сыры в масле кататься… Не дрейфь – никто тебя гнать не собирается…

– Гнали бы – не ушла бы, – вздыхает Лиличка из-за соседнего стола. Она знает меня лучше Рыбкиного, потому прекрасно понимает мотивацию: – Она не потому уходит, что боится нашей немилости, а потому, что надеется хоть как-то нам этим навредить. Но…