Напряжение

– Да, сотым кодом пробивать оплату если бронь сделана через отдел бронирования, либо через наш официальный сайт, а двухсотым кодом назначать платежи броней от сторонних организаций, – дрожащим голосом ответила я.

– Это и ежу понятно, я имею в виду платежи по типу карточек.

– Master Card это 43, Visa – 52, а МИР – 60, а Union Pay – 77.

– Тогда какого черта у тебя в отчете после ночной смены везде ошибки с китайской платежной системой? – заорала в трубку Вика.

– Я не знаю… когда гиды оплачивали проживание китайских групп я все тщательно проверяла перед тем, как поставить код. Я точно помню, что выбирала 77 код.

– Может быть у тебя с головой не в порядке, но в отчетах отображается код 60. Из-за твоей безалаберности на меня три часа кричала Людмила Львовна, якобы мы не можем нормально обучать новеньких. Почему за твою тупость должна отдуваться я? Если такое еще раз повторится, я напишу на тебя докладную. Такие работники нахрен никому не нужны.

– Хорошо, я поняла. Прости пожалуйста.

– Ты прямо сейчас позвонишь в бухгалтерию и выслушаешь все, что она тебе скажет. В обязанности старших администраторов не входит сюсюканье с вами. Это полностью твоя вина.

– Да, хорошо. Сейчас позвоню, – не успела я договорить, как в трубке послышались протяжные гудки. Недослушав меня, она просто бросила трубку.

Я сидела на кухне с тарелкой недоеденного бутерброда и остывшего чая. В телефоне вновь заиграл легкий классический джаз, на этот раз на трубе играл Луи Армстронг. Все тело сковало цепью ужаса, а часть съеденного бутерброда просилась наружу. Через несколько минут я наконец положила телефон на стол, но так и продолжала сидеть в прострации. Музыка продолжала литься из телефона, но по-настоящему услышала я ее только спустя 10 минут. Шутливая и игривая атмосфера, царящая в комнате, кардинально шла вразрез с моими внутренними ощущениями боли и обиды. Как будто весь мир смеялся надо мной, показывая, насколько я жалкая и дурная.

«Я ненавижу всех вас. Хватит надо мной смеяться! Вы мне все надоели!» – рвалось у меня изнутри. Внезапно комната громко огласилась смехом. Я старалась смеяться громче их, своим смехом заглушить издевательский мотив музыки. Оглушительный смех продолжался до тех пор, пока его не сменили такие же по силе рыдания. Я плакала от жалости к себе. Я точно помню, что сделала все правильно. Меня переполняла обида от несправедливости. Я хотела домой, сбежать от всех этих проблем и жить спокойной жизнью в солнечном городе. Слезы шли от безысходности: я зашла слишком далеко, чтобы сейчас бросить все и сбежать. В своем родном городе меня посчитают трусихой и слабачкой, которая сбежала обратно к родителям, хотя сама рассказывала, что создана для большего, чем этот маленький город. Родители скажут: «Ну мы же говорили, что туда лучше не лезть» или же «Это и так было ясно с самого начала, ты только посмотри, что с Олей стало. Тоже хочешь закончить так же, как она – одной с ребенком на руках?».

«Нет, лучше терпеть здесь, чем всю жизнь выслушивать это и стать такой же ограниченной как все они. Просто буду терпеть» – решила я.

Я даже боялась предположить, что будет в мою следующую дневную смену, Вика наверняка позвонила еще и Вадиму, чтобы тот всыпал мне, когда увидит. Вику я увижу тоже в тот день. Будто она была создана, чтобы мучить меня.

Весь оставшийся вечер был испорчен. Оставалось лишь позвонить в бухгалтерию для того, чтобы окончательно погрузиться в пучину отчаяния.

Номер стационарного телефона бухгалтерии у меня был записан, и ничего не стоило позвонить им, но я колебалась. Посмотрела на часы – они показывали 17:45. Нужно было поторапливаться и успеть позвонить до конца рабочего дня.

У бухгалтера, обрабатывающей все отчеты нашего отдела приема и размещения, Людмилы Львовны был очень жесткий и строгий характер. Она редко повышала голос на сотрудников, но могла одними лишь словами и суровым взглядом отнять у тебя желание работать дальше и жить вообще. В гостинице она работала дольше всех, вот уже 30 лет. С самого ее открытия она отвечала за основные финансовые операции. Даже директор немного побаивался ее, прикрывая это преувеличенным проявлением уважения. На все праздники он присылал ей огромный букет цветов и коробку конфет, как бы задабривая.

Никто не мог понять, что у нее на уме, ведь кроме различных рабочих вопросов она ни с кем ничего не обсуждала. На обычные вежливые вопросы «Людмила Львовна, как у вас дела? Как самочувствие?» она томно касалась пальцами своих очков, припускала их на кончик носа, переводила холодный взгляд на тебя и молча смотрела так до тех пор, пока ты не соизволишь исчезнуть.

Я нашла в своих контактах номер Людмилы Львовны, сохраненный на всякий случай. Телефон в руках пропитался моим холодным потом до такой степени, что пришлось тереть его о домашние брюки. Сердце бешено колотилось.

Наконец, я нажала на заветную кнопку вызова и поднесла трубку к уху.