Напряжение

Затем следовали приложения - справки, акты, подтверждающие каждое слово ответа. Последним был подколот конверт с потрескавшейся, но довольно четкой фотографией. Полный круглолицый мужчина с большим ртом, коротким приплюснутым носом и широко открытыми глазами застыл в недоуменном напряжении перед аппаратом бесхитростного фотографа; мятый костюм в полоску был, видимо, тесен для его могучего тела и непривычен.

- Вот он какой, Богачев, - вглядываясь в фотографию, проговорил Бенедиктов.

- Подлинный Богачев, - уточнил Дранишников. Он взял документы и спрятал в сейф, под замок. - Теперь становится объяснимым восхищение Лукинского способностями своего приятеля: выпускнику Морского корпуса не так уж сложно было на рабфаковской скамейке постигать азы наук. Но это частность. Факт неоспоримый: Нащекин-Богачев - опытный профессиональный шпион, резидент, пустивший глубокие корни…

17. В ДОМЕ НА КРОНВЕРКСКОЙ

На обыск жилищ Манькова. Дранишников решил пойти с Бенедиктовым сам. Но освобождался он лишь в тринадцать тридцать, и они сговорились встретиться у Львиного мостика на канале Грибоедова в четверть третьего.

Утром Бенедиктов отправился на завод, где Нащекин, уже принявший личину Богачева, в двадцать третьем году работал молотобойцем в кузнице. Там капитан-лейтенант надеялся быстро управиться и, вернувшись в часть, успеть дозвониться до почтамта: у него щемило сердце по Тасе, которая не пришла накануне на их обычное место свидания. Заодно он хотел сообщить ей, чтобы она не ждала его, - к пяти он выбраться не сумеет.

Получилось не так, как он рассчитывал. В промерзлом, с искрящимся по углам инеем подвале, служившем архивом, «личные дела» рабочих и служащих были беспорядочно свалены на цементном полу. Бенедиктов перебирал холодные пыльные папки под ровный, без точек и запятых, бесконечный рассказ немолодой женщины из отдела кадров о своей изломанной семейной жизни, неудачно вышедших замуж дочерях, пьянице зяте… Женщина была услужлива, но крайне истощена и едва поворачивалась. Сначала Бенедиктов не понял, чем он обязан ее излияниям, но потом догадался, что, если бы его здесь не было, она все равно говорила бы…

Он вполне мог остаться в этот день ни с чем, однако после трех часов поисков все же натолкнулся в одной из кип на «личное дело» Богачева. Чтобы не навлечь подозрений, кто именно ему нужен, пришлось покопаться еще с полчаса.

Вернулся в часть, когда время обеда уже кончилось, промерзший до костей (даже ходьба не согрела), обессиленный и злой. Сразу взялся за телефон. Телефонистка отвечала усталым голосом: «Занято, занято»; потом: «Не отвечают…» После обеда наспех (Варенька поторопилась, видя, что он спешит, но принесла все еле теплым) попробовал позвонить сызнова - теперь занята была станция.

В коридоре, возле своего кабинета, он заметил стоявшего унылой тенью Елсукова. Видимо, капитан третьего ранга поджидал его.

- Всеволод Дмитриевич, у вас найдется несколько минут свободного времени? - спросил он, улыбаясь и отводя глаза в сторону.

- Сожалею, ни минуты, - помахал руками Бенедиктов. - У вас что-нибудь срочное ко мне?

- Н-нет, не беспокойтесь, не срочно, я не могу отрывать вас от дел. Но мне крайне необходимо с вами поговорить.

Бенедиктов подумал, прикрыв рукой глаза:

- Давайте завтра, в восемнадцать тридцать. Вас устроит? Приходите, я буду на месте.

Эта просьба была неожиданна для Бенедиктова и удивила его. Первые же проверки в отношении Елсукова и его шурина показали, что выдвинутая им же самим версия о причастности обоих к убийству Лукинского весьма сомнительна. Последующие события начисто сняли с них подозрения, и интерес Бенедиктова к Елсукову тотчас пропал. Но, видимо, Елсукова беспокоило что-то, раз он пришел. Что бы это могло быть?

Дранишников опаздывал. Бенедиктов несколько раз прошелся по мостику. Две пары львов со снежными тюрбанами лежали на разных берегах канала, друг против друга, смиренно положив лапы и держа в зубах изогнутые прутья, отчего мостик казался висячим. Львы лежали тут уже сто лет, добродушно взирая на поколения людей и происходящие с ними события, встречали и провожали поколения влюбленных. Бенедиктов тоже гулял здесь с Тасей, - это был «ее» район, район Коломны и Театральной площади, знакомый ей с детства, - и возле льва в первый раз поцеловал ее.

После смерти отца у Бенедиктова никого из близких, кроме Таси, почти не осталось. Был, правда, дядя, но он давно перебрался с семьей на Дальний Восток и редко писал; еще в Ленинграде жил сводный (по матери) брат, Андрей, с которым настоящей близости у Всеволода не возникло.

Всеволод Дмитриевич был всего на шесть лет старше Таси, но построил свои отношения так, что она постоянно считала себя девочкой. Она была его баловнем: он легко прощал ей капризы и упрямства, зная, что она любит его искренне и верно, опекал, как опекают детей, а когда они оставались наедине, называл «мышонком».