Напряжение на высоте

Разве что рекламные баннеры вдоль дороги, сорняками возникающие на каждом незанятом пятачке столицы, пятнали своим присутствием усыпальницу и одно из последних напоминаний о великом роде Борецких, башня которых стояла тут – и была уничтожена, срыта до фундамента так, что ныне в ровном заснеженном рельефе не видно и напоминания о былом.

Рядом сжал ладони в кулаки Пашка – он тоже был тут. Нельзя неуважительно, не спросив хозяина, явиться на его территорию. Я это понимал, а вот владельцы рекламных конструкций и даже пара отчаянных людей, оставивших на чужой земле металлические гаражи, – нет.

Пашка резко дернул ладонью, и порыв вечернего ветра резко взвыл до штормовых высот и обрушился на никем не званный самострой. В рев ветра вплелись стон металла и тревожное гудение бетонированной арматуры, шелест сметаемого снега и скрежет срываемых с места гаражей. То, что было рассчитано на борьбу со своенравной стихией, не справилось с волей человека – и рухнуло, как гнилые деревья, было сметено прочь с родовой земли.

Отчаянно засигналили с дороги; кто-то пораженно вскрикнул с пешеходных тротуаров от зрелища многотонных конструкций, убранных в сторону хозяином своих земель.

– Спасибо, что показал мне это, – коротко кивнул мне Пашка, развернулся и злым шагом последовал к ожидавшим его машинам.

В одной из них ждала его некая Го Дейю – и, как мне показалось, прибыл Пашка вовсе не посмотреть на пустырь Борецких и разрешить мне тут поиски. Скорее он хотел кое-кого вернуть мне обратно, судя по страдальческой мине на его лице и толике скрытой обиды, словно у Артема, взявшего как-то на пару дней мою Брунгильду себе домой. И ведь каждый из них в общем-то не возражал поначалу – скорее наоборот… Но каждый узнал, что кое у кого есть весьма суровый и непростой характер, который они изволят проявлять, когда меня нет рядом…

Во всяком случае, Пашка был цел и не покусан.

– Куда сейчас? – по-прежнему ежилась в куртке от недавнего порыва ветра Ника, пряча ладони в рукава и глядя в темноту пустыря.

– Вниз, – обозначил я направление.

– То есть как вниз?

– Надо копать, – пожал я плечами.

– Опять копать! – ворохнулось в девушке неожиданное и крайне агрессивное неприятие.

А взгляд, обращенный на меня, был весьма недобр.

– Не хочешь копать – не надо, – примирительно улыбнулся я. – Тогда копать буду я.

Сделал знак своей машине, тут же подъехавшей ближе, чтобы обеспечить доступ к багажнику.

Лопата там действительно была – добротная, с заточенной кромкой и эргономичным черенком.

– Недели за три справлюсь, – оценил я ее по весу и оглядел фронт работ.

– Хватит паясничать, – буркнула Ника. – Что тебе от меня нужно?

– Да так, использую столичную фишку, – признался я. – Ничего не просить и ждать, пока мне сами захотят помочь.

– Я тут дольше живу, не выйдет. А еще холодно, – переминалась с ноги на ногу Ника.

– Хочешь, пальто свое дам? – потянулся я к пуговицам.

– Говорю же – дольше, – хмыкнула она, отмахнувшись и вроде как перестав мерзнуть. – Говори, и мы обсудим, сколько это тебе будет стоить.

– Там, под слоем почвы, песок. – Я сделал паузу, чтобы девушка догадалась сама, а потом уже продолжил: – Было бы здорово, если бы его там не оказалось.

– «Пожалуйста».

– Пожалуйста, – вздохнул я.

– «Буду должен».

– Десять рублей за куб. И тут много кубов! Может, даже штраф за сломанное метро оплатишь.

Хотя думал я вовсе не о торге. Равно, как полагаю, за легкой перебранкой прятала неуверенность в своем следующем шаге сама Ника.

Там, под землей, бывает много разного – забытого и того, что нужно было забыть. А когда речь заходит о месте, с падения которого начался обратный отсчет жизни целого клана…

Проблема в том, что у любой ценности есть хозяин. А все ценности Борецких принадлежали юноше в машине, что все еще стояла по другую сторону дороги.

– Там то, за что нам все простят? – Отвечая моим мыслям, Ника воровато оглянулась на кортеж с Борецким.

– Нет, – положил я лопату обратно, обернулся к девушке и добавил абсолютно честно: – Мы не станем оттуда ничего забирать. Кое-что оставлю я. Может, оставишь ты – тебе решать. И еще кое-что – для тех, кто приедет после того, как все начнется, – посмотрел я на часы.

Ника внимательно вгляделась в мое лицо, сделав какие-то выводы для себя, и коротко кивнула, принимая решение.

Обернулась через левое плечо к пустырю и замерла. Просто замерла – без напряжения и призыва силы воли, что отразились бы гримасой и суровым прищуром взгляда. Словно в самом деле на прогулке, подустав от долгого маршрута, отдыхала, глядя в сумеречную темноту пустыря, и прислушивалась к шорохам снега, основательно растревоженного Павлом. Будто еще пара секунд – и мы пойдем дальше, мимо мрачноватого пустыря, которому совсем не место в столице.

Но мы остались, уже вместе вслушиваясь в шорохи – будто в звуки волн, необоримо налетающих на берег, к нашим ногам, а потом и дальше, чтобы забрать до рассвета часть суши. В шорохи вплелся мягкий шелест – то снежинки закружились небольшим вихрем, поднимаясь и опадая вновь, создавая все шире и шире кольца из танцующего на ветру снега.