Напряжение на высоте

Взгляд смягчился.

– Какой ранг вписывать? – с интересом изучила она текст.

– Пусть сам решит.

– Там надо три печати, ваше сиятельство… – задавленным голосом откашлялся поверенный.

– Я вижу, – покровительственно произнесла принцесса, и мужчина притих, чуть сгорбившись.

– Осмелюсь заметить, – робко начал он, обращаясь уже ко мне, – на экзамене обязательно надо выступить и явить технику должного ранга. Заочная аттестация противоречит духу традиции. Воля, конечно, ваша, но порядок нужно соблюсти! – Слегка распалялся он от слова к слову. И словно даже сам испугался своей смелости: – Нет, не мне вам указывать, но…

– Не сомневайтесь, я выступлю в полную силу, – успокаивая мягкой улыбкой, заверил его я.

– Максим, какому деду передать? Князю Юсупову или князю Де Лара? – вежливо ждала все это время Елизавета, чтобы задать уточняющий вопрос и поскорее уйти из непогоды.

– Своему.

Глава 25

Колокольный звон тысячи ста церквей растекался по Москве, то усиливаясь эхом от глади холодных вод у рек, озер и прудов, то тая в лабиринтах плотной застройки; смешиваясь с шумом осеннего леса или пропадая в суете оживленных шоссе. Город встречал двенадцатый час дня – буднично, порою не замечая того факта. Разве что те, кто жил возле часовен, краем уха отличили непривычные переливы в обычно мерном звучании звонниц.

И только народ, что возмущенно толпился у ограждений, не пускавших в этот день никого на Красную площадь, невольно притих от грянувшего в такую серую ветреную непогоду непривычно громкого, торжественного звучания главных московских храмов. Вытянулись вверх высокие, подались вперед – на оцепление и железные решетки – любопытствующие. Но повезло юным и счастливым, с затаенным дыханием смотревшим за происходящим на площади с плеч отцов.

Под торжественный звон на Красную площадь выкатывались тяжелые и удобные черные автомобили с гербами, чтобы ненадолго замереть при въезде у Васильевского спуска, выпустить высокопоставленных пассажиров и скрыться в потоке Большого Москворецкого моста. Много их было, этих машин – иные владельцы старались подкатить поближе к арке Спасской башни, иные распоряжались остановить задолго до храма Василия Блаженного, степенно выходили вместе с небольшой свитой и шли вперед наперекор стылому ветру, задувавшему в лицо.

Семьсот метров пешком до Большого Кремлевского дворца – много ли это? Достаточно ли, чтобы затаить обиду на владельца Кремля, принимавшего ныне только пеших? Или лучше преисполниться уважением к мудрости того, кто не стал решать, чью машину впустить первой. Ведь ежели считаете себя достойным зайти поперед остальных, так ускорьте шаг или же бегите, теряя степенство. Но ежели вы первый и без того, а без вашего слова все равно ничего не решат на общем сходе, то к чему торопиться… Пусть подождут.

За семь сотен метров каждый определит дистанцию от врагов и расстояние до друзей – двигаясь, показательно не обращая внимания на первых, но приветливо отмечая вторых. Колокольный звон не оставит места для разговоров, а общее движение вперед вскоре соберет равных под одной крышей.

Несмотря на пустые руки, все князья несли в Кремль свою правду – ту самую, что в словарях разумно зовется представлением об истине, столь разным у каждого из семидесяти восьми князей.

Хотя, поговаривают, правда всегда одна, но есть в мире сильные, а есть слабые. Есть многочисленные, а есть одиночки, кому суждено смириться с тем, что черное – это белое, если хотят жить. Но у князей империи за спиной была армия, деньги и власть, поэтому впервые для многих становились важны факты, а слова годились как аргумент.

Оставалось еще иное, что идет рядом со всякой истиной, – личный интерес. Этого у каждого из князей было вдосталь, вместе с союзным долгом, добрососедскими отношениями, прихотливыми родственными связями и непримиримой враждой с теми, чья правда будет выглядеть убедительнее. А ведь еще оставались интриги, прямой подкуп и угрозы, увещевания и тонкая политика, не позволявшая согласиться там, где следует по долгу чести, но ведь иногда можно просто смолчать.

Чуть больше тысячи шагов и немного ожидания – и семьдесят восемь князей определят меру всякой правде.

Неторопливо идут владетели, разве что дважды посторонившись за время недолгого пути – пропуская машину принцессы, выезжавшей из родного дома. И во второй раз, прянув в сторону от князя Давыдова, невозмутимо прогарцевавшего к дворцу на лошади. Первая – женщина, второй – гусар… проще обижаться на погоду.

А потом становилось и вовсе не до мелочей жизни. Все, что было до того заготовками планов, наработками аналитиков и шпионов, сталкивалось с реальностью.

Реальностью такой, что размашистое перекрестье на образы святых в Грановитой палате становилось искренним до истовости и прямо отражало опасения в умах. Хотя вряд ли кто услышал бы молитвы, содержащие: «…перессорь их снова, если ты есть!»