Напряжение растет

А Федор вдобавок различал «искры» в людях, и, как он признался по секрету, те «искры» тоже бывают очень разными, у хороших и плохих, сильных и слабых. Потому меня легко приняли в семью, буквально через полчаса после встречи. И потому, наверное, мне не следовало бояться нового учителя. Федор сказал, что внутри у него сияет суровое пламя – почти белое, с легким алым отливом, сжатое в тугой ком красными и желтыми лентами. Но когда старик смотрит на меня, его «искра» наливается нежно-зеленым и стихает, как шторм внутри векового леса. Брат умеет красиво говорить, хоть и вдвое младше меня.

Для меня все это было настолько необычно, что я перенял отношение семьи к старику и с осторожностью принял его в друзья. Сразу стало легче учиться – другу можно признаться в своем незнании или попросить еще раз все повторить. С учителем так вроде бы нельзя… Наверное… Никогда не учился.

В интернате, где я жил до этого, мое имя упоминалось только в медкарте донора, спрятанной там же, где и изъятое из архива личное дело. Меня как бы не было, а значит, и учить было незачем. Все мое существование сводилось к тому, что я должен был подарить еще несколько лет жизни очень богатому человеку. Но я учился им назло, только не химии и литературе, а сложным процентам, с помощью которых управлял должниками, прикладной химией для производства товара, экономикой подпольной продажи – в интернате много свободных рук, а у меня были много свободного времени и воля. Наверное, поэтому я выжил, а мои враги – нет. Только моих знаний недостаточно, чтобы пойти в школу, как и положено нормальному человеку в нормальной семье. Чтобы это исправить, как раз и требовался учитель.

За пару месяцев сложно усвоить достаточно для того, чтобы не смотреться странно в новом классе, но я очень старался и занимался с перерывами только на сон и еду. Получалось, что со стариком я виделся и разговаривал гораздо чаще, чем с семьей, и вскоре дружба переросла в доверие – достаточное, чтобы предупредить, что ничем хорошим этот восьмой класс для меня не кончится. Не поверил.

– Так, – тяжело вздохнул учитель, откидывая обрывок майки на пол и падая в кресло. – Ты побил… Сколько там их было?

– Трое. – Я повернулся к шкафу за одеждой.

– Побил троих одноклассников. А затем ушел создавать себе алиби, я верно понимаю? Ты их, случайно, дубиной по голове не треснул, чтобы им память отбило?

– А что, так можно? – заинтересовался я, повернувшись.

– Максим! – рыкнул наставник тем самым голосом, после которого всегда хотелось сесть прямо и усиленно решать задачи. – Зачем тебе алиби, если они прекрасно помнят твое лицо?!

– Да мне не для них, – отмахнулся я.

– Очень интересно, – сардонически хмыкнул старик. – А для кого же?

– Я имею право хранить молчание!

– Предлагаю сделку – ты говоришь мне чистую правду.

– И? – Я настороженно ожидал продолжения.

– На этом сделка заканчивается.

– Так себе предложение. – Подыскав в гардеробе целую майку, шустро натянул ее на себя, накинул рубашку.

– Зато я всем скажу, что ты был все это время в саду, в этой деревянной коробке на дереве.

– Это штаб!

– Хорошо-хорошо! – поднял он руки вверх.

– Да говорите, что хотите, – буркнул я, застегивая пуговицы на рубашке. – Я вам сразу сказал, не мое это – школа.

– Школа необходима, – ввернул старик поучительный тоном. – Как и высшее учебное заведение. Они дают навыки общения и социализации, плюс знания.

– А морды бить – это общение или социализация?

– Скорее, второе, – осторожно произнес он.

– Так директору и скажу, – качнул я головой.

– Но школа как раз учит искать способы решения конфликтов без драки. Доказывать свое мнение в дискуссии, а не на кулаках!

– Да понял я, – вздохнул, надевая домашние брюки.

– Так для чего тебе нужно было алиби?

– Да этот, Пашка, хвастал, какой у него отец крутой. И корабли у него большие. – Я поправил штанину и застегнул ремень. – Богатые они. И охрана его встречает-провожает каждый день.

– Просто так хвастал? – уточнил старик. – Ты ничего ему не говорил?

– Угу. Я же пешком пришел и пешком собрался уходить. Он ведь не знал, что мы в трех минутах от школы живем, думал, на остановку иду. Вот и начал друзьям рассказывать, что вот такие будут ему служить и трюмы, когда вырастут, драить на его корабле. Мы поспорили. Я сломал ему нос. Потом я сломал носы его друзьям. Потом я сходил в порт и затопил его корабль.

– Нет, в целом ты прав… Что?! К-какой корабль?!

– Там на борту герб, как у Пашки на лацкане формы. Большой такой корабль, – очертил я руками силуэт. – С кучей контейнеров.

– Так, – закрыл учитель глаза.

– Да никто не видел, – пожал я плечами.

– Как. Можно. Не. Заметить. Тонущую. Баржу?! – отчеканил он фразу.

– Так там нефтяной танкер горел, ничего же не видно.

– Максим!!!

– … А танкер врезался в баржу. Там людей уже не было – рулить некому, все на берег ушли.

– Еще что-нибудь ценное пострадало? – Старик начал массировать себе виски.

– Бабочка моя, – вздохнув, я погладил чуть потемневший алый лепесток ткани. – Но вроде еще можно отстирать. Пара нитей, правда, совсем закоптилась. Или мне кажется?