Напряжение

— К вашему сведению, не Гуляев, а Гуняев, Игнат. Из-за этой одной буквы они там чуть ли не месяц провозились, деятели. Короче говоря, этот троюродный брат Красильникова служит в танковом подразделении Дальневосточного округа. Отношения у братцев были прохладные из-за того, что Гуняев дал Красильникову тысячу рублей в долг, на месяц, а тот никак не мог их вернуть. С февраля Гуняев из своей воинской части не отлучался.

— Ясно, — сказал Шумский, закуривая. — Вычеркиваем Гуняева. Между прочим, деньги Красильников вернул или так и остался должником?

— Отдал. Переслал почтой в апреле.

— Так и запишем, — улыбнулся Шумский. — Значит, у нас остается Нина Михайлова, Нина Гавриловна Михайлова. Кто она такая? Слушайте внимательно. Как вы знаете, это подруга Назарчук. Ей двадцать четыре года. Вот, можете на нее полюбоваться.

— Что, тоже из архива Красильникова? — спросил иронически Изотов, разглядывая фотографии.

— Нет, наши… Окончила два курса электротехнического института, но после рождения детей — у нее два мальчика-близнеца — бросила институт. Муж Михайловой, Федор Павлович, инженер на заводе «Красная звезда», человек незаурядных способностей, но вспыльчивый, крутой. Старше жены на одиннадцать лет, охотник и рыбак, любит выпить. Отношения в семье были, как принято говорить, нормальные. Но в конце апреля у Михайловых что-то происходит. Что? Мы не знаем. Мы знаем только, что окружающие на заводе отмечают его крайнюю растерянность, раздражительность; дважды он приходит на работу нетрезвым — раньше с ним этого не бывало. Дальше. Двадцать седьмого апреля — прошу обратить внимание на даты — Михайлов неожиданно уезжает в командировку в Челябинск, там у них пусковой объект, причем о командировке хлопочет он сам. Вместо полутора месяцев он пробыл в Челябинске всего одиннадцать дней и восьмого мая так же неожиданно вернулся в Ленинград с больничным листом. Пришедший навестить его с работы товарищ застал Михайлова на ногах. В разговоре Михайлов жаловался на сердце и, между прочим, бросил шутливо такую фразу: «Ну и жена молодая осталась, мало ли что может случиться».

Шумский вмял в пепельницу окурок и, помолчав, продолжал:

— Четырнадцатого мая, отметили, да? Четырнадцатого мая Михайлов снова уезжает в Челябинск и остается там до конца командировки. А что Нина Гавриловна? Начиная с майских праздников она чуть ли не ежедневно ходит к своим теткам — они живут вместе, — у которых раньше бывала раз-два в году. Восемнадцатого мая она с детьми и домработницей отправляется в Геленджик. Вот такие дела. В прошлую пятницу Михайлов подал заявление об отпуске, собирается ехать к жене, но отпуск получается внеочередной, и пока ему в этом отказано. И думаю, правильно, — усмехнулся Шумский. — Все это нужно хорошенько обмозговать. Придется поработать. Витя, как старый приятель Назарчук, поговорит с ней подробнее о Михайловой. Надеюсь, это доставит ему удовольствие. Мне ничего не остается делать, как познакомиться со старушками — тетками Нины Гавриловны. А тебя, Сережа, ждет особое задание. Сейчас мы с тобой пройдем к Быкову и обговорим все. Ясно? Вопросы есть?

— Да уж какие тут вопросы? Все разжевано, только знай глотай, — сказал Изотов, потягиваясь. — Эх-ма…

10

Ни тучки, ни белого мазка над морем — бескрайняя синь, нежная, прозрачная, невесомая; вяло набегают волны, шурша и позвякивая камешками… Простор, тишина и эта поразительно ровная, нескончаемая музыка моря умиротворяют, вселяя чувство покоя и безмятежности.

К полудню небольшой пляж Фальшивого Геленджика опустел. Лишь два мальчугана в белых костюмчиках и панамках копошились у самой воды. Возле них сидела девушка и вязала. В стороне под пестрым зонтом лежала женщина в купальном костюме и темных очках. Она читала, поглядывая время от времени на детей, и переворачивалась с живота на бок, потом на спину…

Завидев человека, идущего к ней, сказала девушке:

— Вера, вы идите, пора детей укладывать спать. Согрейте им молока перед сном…

— Добрый день, вы опять всем семейством?

Женщина сняла очки и, приложив руку ко лбу, посмотрела на молодого человека. Лицо его раскраснелось от жары. Светлые волосы свисли на лоб, и он тряхнул головой, отбрасывая их назад.

— А-а, это вы? — удивленно, но и радостно проговорила Нина Гавриловна, словно не узнав его сразу, и опустила руку. — Кто же в такое время приходит на пляж?

— Я! — засмеялся Чупреев, бросив взгляд на ее крепкое загорелое тело, и скинул шелковую рубашку. — Вы купались?

— И не раз… В такой день преступление сидеть дома.

— А вы уверены, что я сидел дома? Не говорите «да» — ошибетесь: я ходил в Джанхот… Надо же изучать здешние места!

— В эдакую-то жару? — Женщина улыбнулась, приоткрыв маленький рот, на пухлых щеках появились ямочки. — Эх вы, исследователь!..

— Я вам подарок принес, добытый тяжким трудом. Видите, поцарапался, лазал по круче, — весело сказал Чупреев и вынул из кармана гриб. — У нас вы такого не найдете, хоть он и похож на боровик.

— А как он называется?

Чупреев с нарочитой серьезностью осмотрел гриб, подумал, сказал небрежно: