Напряжение

Вечером мы отпраздновали встречу. Мужчины пили вино, а мы сладкую наливку. Игорь Константинович пел всякие смешные песни. Он столько их знает! А потом рассказывал нам о своих поездках. Он все время ездит. В каждом городе, наверно, побывал. Интересная жизнь, правда?

Утром мы встали рано-прерано. Я надела новое платье, — мы уже сшили его с тетей Симой. И все пошли на вокзал. У дяди Паши был пропуск на перрон.

Ох, Зойка, как встречали челюскинцев! Кругом знамена, лозунги, цветов — масса! Как Первого мая. Когда поезд подошел и челюскинцы стали выходить из вагонов, все закричали «ура». Их обнимали, целовали, забрасывали цветами. И не только родственники, а совсем незнакомые.

Я даже не знала, на кого глядеть. Мне нравится летчик Слепнев. Такой симпатичный, молодой и уже Герой. Я никогда не видела настоящего живого Героя. Его встречали жена и дочка, твоя тезка, — ее Зоей зовут. Она учится в школе. Она бросилась к отцу, а к нему не подобраться: все хотят руку пожать, обнять.

Потом все поехали на площадь Урицкого. Игорю Константиновичу дали легковой автомобиль, и мы тоже отправились за челюскинцами следом. Ты не представляешь, какая красота была! Народу кругом — полно. Люди цветы бросают; с балконов листовки летят!

Приехали на площадь и пошли на трибуну. Я всегда мечтала на трибуну попасть в какой-нибудь праздник. Вот и попала! И так неожиданно!

Знаешь, кого я видела на трибуне? Кирова! Близко-близко, совсем рядом, в двух шагах! Он совсем такой, как на фотографиях. Игорь Константинович к нему подошел, они поздоровались и о чем-то говорили. Честное слово! (Хотела сказать «честное пионерское!» — но я уже не пионерка.) А с челюскинцами Киров обнимался.

Я старалась как можно ближе подойти к нему и подольше посмотреть — про все вдруг забыла. Не знаю почему, но мне показалось, будто он на меня смотрит. Я и выпалила: «Здравствуйте, Сергей Миронович!» Он заулыбался, шагнул ко мне и сказал: «Здравствуй, здравствуй». И протянул руку. У меня сердце забилось, не знаю отчего. Ладонь у него теплая, крепкая, как у дяди Паши. А Киров спрашивает меня: «Как тебя зовут, девочка?» Я ответила. Он засмеялся и сквозь смех сказал: «Что-то ты, Марина, не туда смотришь», а сам руку протянул, куда надо смотреть: на Водопьянова, Каманина и других челюскинцев. А я выпалила: «Я всех уже видела, а вас нет». Он еще больше засмеялся: «Ну, много ты не потеряла».

Тут подошел Игорь Константинович, я его под руку взяла. «Твоя?» — спросил его Киров. «Нет, — ответил Игорь Константинович, — это моего друга дочка». Киров потрепал меня, как мама называла, «по загривку» и сказал: «Хорошая дочка у друга твоего».

Эх, Зоенька, как часто я вспоминаю маму. Она тоже видела Кирова, но никогда с ним не разговаривала. Мне она рассказывала о нем часто. Вот бы она обрадовалась, если бы узнала об этой моей встрече с ним.

А на трибуне, когда Киров ушел, у меня вдруг испортилось настроение. Зачем Игорь Константинович обманул его, сказал, что я дочка его друга? Ведь это неправда. И Киров сказал, что я хорошая. Какая же я хорошая? Он ничего не знает обо мне.

Вечером дома мы долго сидели за чаем. Игорь Константинович рассказывал о Кирове, — ему часто приходилось встречаться с ним по работе: Киров любит журналистов и принимает их всегда, даже если идет заседание. Скажет: «Статью ждут сто тысяч человек, а нас немного, мы можем потерпеть». Прочитает, сделает поправки и продолжает заседание.

Я легла спать, а уснуть не могла. Вспомнила весь день. Перед глазами цветы, знамена, автомобили с челюскинцами, Киров. Я страшно боялась, что что-нибудь забуду, и снова начинаю вспоминать. Так и заснула.

Вот, милая Зойка, что иногда случается. Будет ли когда-нибудь еще такой праздник? Напиши, что ты думаешь по этому поводу. Целую.

Твоя Маринка.

Зоя Бакеева — Марине Гречановой

Оренбург, 11 июля 1934 года

Я, наверно, чувствовала, дорогая моя Маришка, что получу от тебя еще одно письмо, и потому не писала. А теперь отвечу сразу на два.

Я тебе так завидую, что ты встречала челюскинцев! Представить не можешь. Мы только в газетах читали о них. Больше всего папа. Он у нас «газетчик», как говорит мама. Придет с работы и давай читать, слова от него не добьешься!

Ты просто счастливая! Кирова я никогда близко не видела, не то что разговаривала с ним. Я его видела 7 ноября, когда мы вместе с тобой ходили на демонстрацию, помнишь?

Читала твое письмо, и захотелось в Ленинград. Все бы отдала, чтобы поехать! Папа сказал, что, может быть, мы поедем. Но он часто строит всякие планы, а они лопаются, и всё из-за его работы. Завод его прямо съедает.

С Петром я сейчас не разговариваю. Он вздумал целоваться. Нахал, правда? Тоже мне донжуан. А вообще он смешной. Говорит, что сохнет по мне и жить без меня не может. Это он романов, наверное, начитался. Разве можно в наше время сохнуть? Предрассудки.