Напролом

Это была двухмильная барьерная скачка: восемь прыжков через изгороди, какие бывают в загонах для овец — деревянные заборчики, переплетенные дроком и хворостом. Секции свободно лежали друг на друге, так чтобы если лошадь зацепит препятствие, оно не упало, а слетела только верхняя часть. Хорошие прыгуны преодолевают препятствие легким прыжком, невысоко поднимаясь в воздух, но сильно поджимая передние ноги; весь фокус в том, чтобы заставить их оттолкнуться вовремя и пройти препятствие в середине прыжка.

Бернина послушно повиновалась моим командам и взяла все барьеры, не задев ни единого прутика. А своих противников она обошла так легко, что я не удивился бы, если бы распорядители решили проверить ее на допинг: слишком велик был контраст между нею и остальными. Будь она действительно талантливой лошадью, она бы могла прийти к финишу на двадцать корпусов впереди всех, тем более что главный соперник полетел кувырком на середине дистанции. Но она и так неплохо справилась после того, как я разогнал ее перед последним барьером. Бернина взяла его сразу за единственной лошадью, которая оставалась впереди, а на финишной прямой она прибавила скорость ровно настолько, чтобы обойти свою усталую соперницу.

Она приняла как должное мое похлопывание по шее, замедлила бег и прогарцевала к месту, где награждают победителей. Там она продолжала гарцевать, вся в мыле, кося глазом, как и полагается победительнице.

Принцесса, довольная и счастливая, старалась держаться подальше от мощных копыт, пока я расстегивал подпруги и снимал седло. Принцесса молчала, поскольку Инскумы говорили и за себя, и за нее. Впрочем, ей все равно незачем было что-то говорить. Я знал, что она думает, и принцесса знала, что я это знаю: все это уже сто раз было. Племянница несколько задумчиво сказала:

— Вот это да!

Я мельком взглянул на нее и увидел, что она удивлена. Я не знал, чему она удивляется, и выяснять это мне было некогда: надо было еще взвеситься, переодеться и взвеситься перед следующим заездом. Айсберг, другая лошадь принцессы, участвовал только в четвертой скачке, и перед этим мне предстояло иметь дело с еще двумя лошадьми.

Эти две лошади не представляли ничего особенного. Они финишировали пятой и второй. Обе они принадлежали местному тренеру, на которого я работал, когда мог. Кроме Уайкема, я также часто работал на одного тренера из Ламборна, а когда ни у того, ни у другого работы для меня не было, работал на любого, кто попросит. Разумеется, когда мне предлагали незнакомую лошадь, я всегда сперва заглядывал в каталог и на тех, что имели обыкновение часто падать, ехать отказывался, говоря, что Уайкем этого не одобрит. Уайкем был очень удобным предлогом.

Айсберг соответствовал своему имени: он был светло-светло-серый, с длинной спиной, угловатый и с мягким нравом. Он был резвым и хорошо брал обычные барьеры. Но барьерные скачки — это спорт молодых лошадей; а когда он достиг более зрелых лет и его попробовали в стипль-чезе, он оказался скорее осторожным, чем бесшабашным, скорее зависимым, чем блестящим, послушным, но не стремительным.

Я снова вышел в паддок в цветах принцессы и обнаружил, что она и ее друзья заняты глубокой дискуссией, которая не имеет никакого отношения к лошадям. Они то и дело поглядывали на часы.

— Эксетерский поезд идет очень быстро, — успокаивающе говорила миссис Инскум, а племянница принцессы смотрела на нее глазами, блестящими от сдерживаемого раздражения.

— Очень неудачно вышло, — добродушно вздыхал мистер Инскум. — Ну что ж, придется вам ехать поездом.

— Но, дорогие мои, поезд идет слишком поздно… — начала принцесса, тщательно выделяя каждое слово, словно повторяла в десятый раз. Она прервалась, поприветствовала меня слабой улыбкой и коротко объяснила:

— Моя племянница Даниэль собиралась уехать в Лондон на машине с друзьями, но поездка сорвалась. — Она помолчала. — Вы случайно не знаете кого-нибудь, кто сразу после этой скачки едет в Лондон?

— К сожалению, нет, — ответил я. Я посмотрел на ее племянницу, Даниэль. Девушка озабоченно озиралась по сторонам.

— Но мне надо быть в Лондоне в шесть тридцать! — сказала она. — В Чизике. Вы, наверно, знаете, где это? В западной части Лондона…

Я кивнул.

— Может, вы там спросите? — она махнула рукой в сторону весовой.

— Сейчас спрошу.

— Мне на работу надо!

Должно быть, лицо у меня сделалось удивленным, потому что она пояснила:

— Я работаю в бюро новостей. На этой неделе я дежурю по вечерам.

Айсберг методично ходил по паддоку. Впереди у нас было две с половиной мили стипль-чеза. А после этого, в пятой скачке, мне предстояли еще две мили барьерной скачки. А потом…

Я мельком глянул на принцессу — лицо ее было очень доброжелательным, — подумал о штрафе, который она заплатила за меня, хотя была совершенно не обязана это делать, и сказал Даниэль:

— Я вас сам отвезу после пятой скачки. То есть если это, конечно, вас устроит.

Она впилась глазами в мое лицо, и ее беспокойство растаяло, как снег на солнышке.

— Да, — сказала она. — Точно устроит.

Никогда не следует ничего назначать на день скачек…