Напролом

— И вас не расстроило?.. Это же такая огромная сумма…

— Нет, конечно. Это же все было только на бумаге. И Мейнард Аллардек еще смеялся и говорил, что если мне снова захочется поиграть на скачках, то у меня есть надежная поддержка, и если понадобится помощь, я всегда могу на него рассчитывать. Я умолял его ничего не говорить папе, и он пообещают, что не скажет.

— Но ваш отец узнал?

— Да… Эти акции давали право решающего голоса, или право вето, или что-то в этом духе. Я на самом деле не знаю, что это такое, но, кажется, речь шла о том, что предприятие может перейти в другие руки. Они все время об этом говорят, но на этот раз, кажется, дело было серьезное, они ужасно беспокоились и вдруг обнаружили, что половина моих акций исчезла, и папа заставил меня во всем признаться. Он так рассердился… Я никогда не видел его таким… таким злым…

Он умолк. В глазах его застыло страшное воспоминание.

— Он отправил меня сюда, к Солу Бредли, и сказал, что если я еще хоть раз посмею играть в азартные игры, он меня насовсем выгонит… Я хочу, чтобы он меня простил… Правда хочу… Я хочу домой.

Он снова умолк. И с тоской уставился в объектив. Я еще несколько секунд снимают, потом выключил камеру.

— Я ему покажу эту кассету, — сказал я. — А как вы думаете, он…

— Простит ли он вас? Я думаю, со временем простит.

— Я мог бы играть только на тотализаторе один к одному, и ставить только наличные… — задумчиво сказал Хью. Видимо, мои слова его чересчур обнадежили. Зараза успела въесться слишком глубоко.

— Хью, — сказал я, — вы не будете против, если я дам вам один совет?

— Нет, что вы! Выкладывайте.

— Вы не знаете цены деньгам. Попробуйте понять, что это не просто цифры на бумаге, что есть разница между сытостью и голодом. Попробуйте как-нибудь уехать из дому только с деньгами на обед. Поставьте их на какую-нибудь лошадь и, когда проиграете, подумайте, стоит ли игра свеч.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — серьезно сказал Хью. — Но вдруг я все-таки выиграю?

Интересно, можно ли вообще исправить игрока, привыкшего к безответственности, будь он богачом; бедняком или наследным принцем «Глашатая». Я вернулся в Лондон, отправил кассету с Хью Вонли к прочим, хранившимся в отеле, поднялся к себе в номер и некоторое время тупо сидел, глядя в стену. Потом позвонил Холли. К телефону подошел Бобби.

— Как дела? — спросил я.

— Все по-прежнему. Холли лежит. Она тебе нужна?

— Да нет, я могу и с тобой поговорить.

— Я получил еще несколько чеков от владельцев. Почти все заплатили.

— Классно!

— Да что, это же капля в море! — голос у Бобби был усталый. — Попроси своего помощника снова обменять их на наличные, ладно?

— Ну конечно!

— Все равно мы в тупике.

— А из «Знамени» ничего не слышно? — спросил я. — Ни писем, ни денег?

— Ничего.

Я вздохнул про себя и сказал:

— Бобби, я хочу поговорить с твоим отцом.

— Без толку. Ты же видел, какой он был тогда. Он упрямый и скупой, и он нас ненавидит.

— Он ненавидит меня и Холли, — возразил я. — А не тебя.

— Не знаю, не знаю… — с горечью ответил он.

— Во вторник у меня нет скачек, — сказал я. — Уговори его приехать к тебе во вторник днем. Утром я буду тренировать лошадей у Уайкема.

— Это невозможно. Он сюда не приедет.

— Если ты ему скажешь, что он был прав, может и приехать. Если ты скажешь, что все Филдинги действительно твои враги и ты просишь помочь тебе навсегда избавиться от меня.

— Кит! — Бобби был вне себя от возмущения. — Я не могу этого сделать. Я же этого совсем не хочу!

— И, если сможешь себя заставить, скажи еще, что хочешь избавиться и от Холли тоже.

— Нет! Я не смогу… Я ведь так люблю ее! Он поймет, что я говорю не правду.

— Бобби, иначе он просто не приедет. Ты можешь предложить что-то лучшее? Я сам об этом думал несколько часов. Если ты сможешь заманить его к себе под другим предлогом, мы сделаем по-твоему.

Бобби помолчал.

— Он приедет ко мне только из ненависти. Ужасно… Он ведь мой отец.

— Да. Мне очень жаль…

— А о чем ты собираешься с ним говорить?

— Хочу сделать одно предложение. Он поможет тебе, а я за это отдам ему одну вещь. Но ты ему этого не говори. Вообще не говори, что я приеду. Просто зазови его к себе, если получится.

— Он никогда не поможет нам, — неуверенно сказал Бобби. — Никогда.

— Ладно, посмотрим. По крайней мере, попробовать стоит.

— Ну хорошо. Но, Кит, ради всего святого…

— Что?

— Мне не хочется об этом говорить, но… для тебя он может быть просто опасен.

— Я буду осторожен.

— Это началось слишком давно… Когда я был маленьким, он учил меня бить по всяким вещам — кулаками, палкой, чем угодно… и приказывают представлять себе, что я бью Кита Филдинга.

Мне сперло дыхание. Я перевел дух.

— Как тогда, в саду?

— Господи, Кит… Мне так стыдно…

— Я же тебе говорил. Все в порядке. Я серьезно.

— Я тут думал о тебе и вспомнил многое, о чем уже забыл. Когда я плохо себя вел, он мне говорил, что придут Филдинги и съедят меня. Мне тогда было года три или четыре. Я пугался до обморока.

— Когда тебе было четыре, мне было только два.