Напросились: Она идет убивать

Что же случилось и как такое стало возможно? Мария, сумевшая приблизиться к неприятелю на кратчайшее расстояние, достала из кармана складной нож, всегда теперь находившийся в кармане ее куртки, и, раскрыв его лезвие, отжалась руками от почвы, подтянула к груди ноги, а дальше осуществила резкий прыжок, словно стремительная пантера бросилась на отвлеченного неприятеля… она успела заметить, что тот выставил ей навстречу корпус своего автомата и, левой рукой упершись в него, чтобы не удариться туловищем, правой, удерживающей клинок, сумела полоснуть по лицу безжалостного бандита; тот в свою очередь применил доводящее движение и перекинул внезапно свалившуюся на него так называемую «беду» на противоположную сторону той, откуда она появилась; девушка опустилась на четвереньки и приготовилась к очередному броску. Кирпич, которому кончиком острия, по всей своей длине, был рассечен лоб, дико вскрикнул от боли и мгновенно отпустил оружие, упавшее рядом; свои руки он машинально приблизил к лицу и удерживал их так, но не более чем секунду; дальше, хотя у него и началось обильное кровотечение, он, ожидая очередного, явно опасного, нападения, отнял свои верхние конечности от поврежденного места и стал интенсивно размахивать ими перед собой, перекрывая грудь и голову и ворочаясь из стороны в сторону, создавая впечатление крутящейся мельницы; кровь застилала ему глаза, поэтому он и действовал таким неестественным образом, ничего не видя, но стремясь не подпустить противника к жизненно важным органам.

– А-а, «тварь»! – кричал он в безудержном гневе. – Я с тебя, шлюха, с живой шкуру сдеру! Всё, смерть тебе!

– Тебе, «гнида», сейчас предстоит умереть, – стиснув покрепче зубы, словно змея злобным говором прошипела Маша.

Далее, для нее все было как будто в тумане: безошибочно определив, что нанести ему более или менее существенное ранение в верхнюю часть туловища пока не получится, Мария, когда Кирпич – только на доли секунды! – повернулся в ее сторону, прыгнула ему в пространство между колен и, мгновение спустя, нанесла удар ножом в нижнюю область паха – как раз прямиком между ног.

Очевидно, она смогла повредить проходящую там артерию, так как бурого цвета жидкость, брызгая по сторонам, «била» фонтаном, обагряя ей и лицо, и одновременно одежду.

– Ты, кажется, «трахнуть» меня хотел?! – умываясь кровью врага, безумно хохоча, прокричала на миг «ополоумевшая» воительница, – На же, «сученок», теперь наслаждайся!

Постепенно кровяное давление все снижалось, а тело бандита стало дергаться в предсмертных конвульсиях. Вихрева тем временем медленно приходила в себя от безумного чувства, внезапно захватившего ее разум, вполне очевидного таким обстоятельствам и какое иногда возникает у людей, когда они вступают в единоборство, влекущее последующее убийство своего не в меру кровожадного недруга, чересчур опасного и во много превосходящего в силе; она поднялась с поверженного подонка и, отойдя немного в сторону, предоставила бывшему отморозку возможность спокойно скончаться.

– Как же вам всем хочется моего тела, – произнесла девушка, выбрав эту фразу в качестве кратенькой панихидной речи, отнесенной к бандиту, – но, поверьте, ничто в этом мире не дается даром!

Далее, Маша оттащила мертвые тела бывших преступников подальше, в сторону от костра; сняла с них одетую сверху военную форму и, насколько это было возможно, оттерла кровь как со своего лица, так в том числе и верхнего одеяния. Закончив убирать трупы, она вернулась к огню, где тут же принялась уничтожать оставшуюся после бандитов еду, что и неудивительно, ведь, кроме болотной клюквы, за весь день воительница так ничего и не съела, а потому с жадностью сейчас поглощала захваченные трофеи – хлеб и консервированные продукты.

«Хорошо еще, что не все здесь сожрали, глупые «сволочи»», – пережевывая пищу, отзывалась в душе отважная девушка, как бы благодаря таким образом беспечных хозяев за проявленное ими «гостеприимство». Насытившись, Мария, подбросила в огонь побольше сухого топлива и, не выдержав свалившихся на нее за последние сутки нервных и физических потрясений, «провалилась» в глубокий, почти бесчувственный, сон. Она спала так крепко, что даже если бы в ту ночь кто и задумал над ней что-нибудь сделать, то вряд ли бы она смогла это предвидеть и тем более осознать; в данном случае отключились все ее чувства, в том числе и та самая хваленная интуиция, словно бы позволяя организму отдохнуть и набраться сил для, наверное, самого важного и ответственного противоборства, так неожиданно случившегося в ее такой еще непродолжительной жизни.

Эта ночь прошла абсолютно спокойно, и ни животные, ни люди, ни даже служители потустороннего мира ее больше не беспокоили; очевидно, сама Судьба понимала, что она делает правое дело и ведет справедливую борьбу с теми, кто сам безудержно и бесправно желает видеть ее убитой. «Не я объявила эту войну», – каждый раз проговаривала она, мучаясь совестью, когда ей приходилось совершать очередное убийство.