И вот я в Америке. Первые дни, а может и недели, мы обретались в многолюдном помещении Общества помощи еврейским иммигрантам «ХИАС», которое предоставляло приезжим кров над головой. Когда спустя сорок лет я читал там лекцию, они были приятно удивлены, узнав, что именно в этом здании я провел свой первый день в Америке. Мой отец, одноглазый сапожник, искал работу, но усилия его были тщетными. Несмотря на проблемы со зрением, он хвастался, что может сшить пару ботинок из одного куска воловьей кожи. Протащил тяжеленные молотки, наковальни и прочие сапожные инструменты через всю Атлантику. Кто-то должен был предупредить его, что в Нью-Йорке нет ни коров, ни уж тем более желающих купить у трансильванского сапожника обувь ручной работы.
Бездомный, без гроша в кармане, он не владел английским и едва умел читать, а потому очень обрадовался, когда домовладелец-еврей предложил ему должность уборщика в многоквартирных домах на 56-ой улице, в районе, известном как Адская кухня. Нам разрешили жить в подвале одной из квартир. Первое пристанище в земле обетованной, и именно там мой разум впервые покинул кокон. Мне помнится, что квартира была как-то отгорожена от остального подвала. Рядом с большим и глубоким умывальником, который долгое время служил нам ванной, стояла дровяная печь. Раздобыв наконец-то оцинкованную ванну, мы установили ее в гостиной, ведрами натаскали горячей воды и устроили настоящий праздник. Окон в моей комнате не было, но стены, как и полагается подземелью, не просыхали. Иногда в другие части подвала забредали алкоголики и бродяги, они спасались от холода и спали, укрывшись газетами.
Не зря тот район называли Адской кухней. Там и правда был самый настоящий ад. Расположенный на западе Манхеттена, он был застроен домами без лифтов; этот Нью-Йорк остался в старых фильмах, где от многоквартирных зданий из коричневого кирпича столбом поднимается дым, а на углу улицы курят рабочие и участники преступных банд. Самый криминальный район страны, суровая школа жизни, где мне преподали важный урок: живи и не мешай жить другим.
Мы постоянно хотели есть. Родители были помолвлены еще до своего рождения и совсем не ладили друг с другом. Я был маленьким, но активным ребенком, которому на месте не сиделось. Я даже плакал с венгерским акцентом. На улицу нас с сестрой не выпускали – из-за «бродяг» там было небезопасно. Свежим воздухом мы дышали, сидя на верхней ступеньке нашего подвала, на уровне тротуара. Но когда мама уходила готовить ужин, я мчался навстречу приключениям. Приезжим я себя никогда не ощущал. Я был американцем. О том, что я еврей, мне, конечно, рассказали, но о том, что я румын или венгр – нет. Дети всегда понимают друг друга, и языковой барьер им не помеха. Я плохо говорил по-английски, жестикулировал и обходился небольшим количеством слов, но в конце концов нашел свое место.
Это свойственно всем детям. Они не видят расовых или религиозных различий со сверстниками и редко обижаются из-за своего положения, пока кто-нибудь не укажет им на него, ведь другой жизни они и не знают. Еще важнее то, что чувство единения, радости, свободы и независимости заменяет им стремление обладать материальными благами и возможностями, о существовании которых в силу возраста они еще даже не подозревают. И это состояние души нам следует сохранять до конца наших дней.
По большей части в Адской кухне селились выходцы из Италии и Ирландии, а их отпрыски, похоже, считали своим долгом колотить друг друга и играть в кости на тротуарах. Я был что-то вроде талисмана для обеих сторон. В те времена не было ни телевизоров, ни компьютерных игр или мобильных телефонов, и мы развлекались тем, что болтались на крыльце в поисках неприятностей.
В округе постоянно вспыхивали потасовки, и преступность казалась нормой жизни. Мой криминальный опыт ограничился кражей картошки из продуктового магазина и ролью дозорного, пока приятели занимались чем-то сомнительным. Если стайка ребят преклоняла на тротуаре колени, будьте уверены, молитвами там и не пахло. Они играли в кости. Деньги кидали в общий котел, а я стерег их от грабителей и полицейских. Стоял на углу, а как только на горизонте появлялись служители правопорядка, кричал: «Бежим! Бежим!». Был у нас один полицейский-ирландец, который всегда сперва гонялся за детьми, и только потом возвращался, чтобы забрать себе их деньги. Я быстро смекнул, что мы оба можем остаться в выигрыше, ведь пока он не вернулся, никто не мешает мне положить несколько монет к себе в карман. Но я всегда что-нибудь ему оставлял. Можете считать это справедливостью пятилетнего мальчишки.