Наречённый для ворожеи (СИ)

— Местный леший балует? Альдона же с ним договаривалась, чтобы учеников из обители не морочил, — изумилась Позёмка, которая, усевшись от всех в отдалении у печи, взялась переплетать свою белоснежную косу. Да так и застыла с распущенными по плечам волосами, на которые Рута сначала ревниво уставилась. Но быстро успокоилась — её собственная смоляная блестящая грива была не менее густа, а к Позёмкиным годам подрастёт на ту же длину.

— Вот и Бер сперва подумал на лешего… — Липа нарочно замолчала и сделала таинственное лицо. — Пока я не нашла на земле несколько зелёных листиков!

— Тогда понятно, — кивнула Заряна, ничего не объяснив. Позёмка тоже задумчиво кивнула и спокойно занялась своей косой.

— Ничего и не понятно! — возмутилась Рута. — Ну, листочки. Чай лес кругом!

— Так ведь осень, — возмущённо пискнула Морошка. — Подумай сама — откуда теперь в лесу зелёные?

— И откуда? — исподлобья уставилась на малявку Рута, которой было обидно оставаться в неведенье.

— Давай я подскажу — листочки те нападали с ауки. Он один круглый год ходит заросший зелёной травкой и листиками, — охотно объяснила вторая ягиня.

— Даже зимой, — подтвердила Липа, закончив жевать третий пирожок. — Вспомнила ауку? Он ещё любит притворяться эхом.

— Коли вы сами позабыли — я дочь пережинщицы и рядом с лесом никогда не жила. Матушка любила в степных деревнях селиться, где люди пашни засевают.

— Так бы и сказала, — поколебавшись, вернула на место четвёртый пирожок Липа. — Тогда сейчас растолкую. Аука маленький лесной дух. Не злой, специально в топь или другое опасное место не заведёт, просто большой шалун. Это он позвал Ильку голосом Тавра и потаскал, как следует, по ночному лесу. И сам же к рассвету на опушку вывел, от которой рукой подать до дороги. Там же, на опушке, я Ильку и нашла, а Бер сейчас повёл барончика в баню.

— Небось этот шибко благородный обгадился со страху? — предположила из вредности Рута, и всё девочки невольно так и прыснули. Даже Заряна не утерпела, хотя и успела погрозить пальцем.

— Да нет, сильно ноги промочил. Надо мальчишку попарить, чтобы потом не лечить, — пояснила Липа, когда отсмеялась. И неожиданно добавила, пристально уставившись на Руту: — Пошли со мной.

— Куда? — удивилась дочка ведьмы.

— На Кудыкину гору.

— Не пойду! Уж и пошутить нельзя? — не понравилась девочке такая таинственность.

— Просто в коридор выйдем, дело к тебе есть.

В коридоре Липа завела Руту в небольшую стенную нишу возле окна и вдруг вынула из-за пазухи тёплый и немного мятый кустик… руты. Всё ещё украшенный мелкими жёлтыми цветочками, ведь упрямое растение цветёт долго и упорно. До поздней осени, словно бросая вызов наступающему предзимью.

— Держи! — Вручила Липа кустик Руте, согнувшись при этом в глубоком шутливом поклоне. — Со всем почтением от одного отрока.

— Кто такой? — опешила девочка.

— Местный, из обители, — подмигнула Липа, и Рута почему-то подумала о Тавре. Приёмный сын Бера и Дайвы, он мог хоть немного разбираться в травах и знать их названия.

— Может тот отрок Дайве хотел руту передать? На зелья и снадобья, а ты поняла, будто Руте? — продолжала недоумевать дочка ведьмы.

— Вот же поперечница! И поняла я верно, и передала, кому следует.

— Да зачем мне это?

— Прямо таки не ведаешь, зачем дарят цветы? — усмехнулась Липа. — Или благородный заморский ухажёр не по сердцу?

— Веник от пучеглазого филина?! — страшно возмутилась и, одновременно, почему-то вспыхнула, как маков цвет, Рута.

— Бедный барончик, уже и прозвище ему придумала зазорное, — вздохнула Липа. — Чем он тебе плох? Я когда нашла Ильриха под утро на опушке, тот совсем замученный был. Промокший, бледный, но едва разглядел в свете моего фонаря цветы, тут же бросился их собирать. Для тебя.

— За что ужо по сусалам и получит! Не желаю, чтобы обо мне судачили! — совсем разъярилась Рута.

— Скорая же ты на расправу, — ещё тяжелей вздохнула Липа, старательно пряча улыбку. — Лучше бы горемычный барончик, как все остальные, влюбился в Позёмку. Та хоть с мальчишками не дерётся.

— Потому что ледышка, а что уж у тихони внутри — никому не ведомо! Может целый чёрт! — опять огрызнулась дочка ведьмы, не замечая, что ведёт себя словно собака на сене — ни себе, ни людям.

— Ну-ну, — тонко усмехнулась Липа и вернулась в травницкую, оставив Руту злиться в одиночестве.

Впрочем, та тоже вернулась почти следом. Сразу после того, как выкинула бедный кустик за окно под дождь.

И дни пошли своим чередом, заполненные в основном учёбой и вечерней болтовнёй за рукодельем возле печки всё в той же уютной травницкой.